три года

Казанова яшка

я брежу. бережно брежу. безбрежно брежу...

я брежу. бережно брежу. безбрежно брежу. будто больной, обезоруженный лихорадкой. твоей мятной слюны инъекция нужна мне не реже пяти раз в день. и усиленный троекратно постельный режим. пожалуйста, положи на виски ладони, хрупкая девочка-гейша, манга моих бессонниц. двадцать девятый ноябрь секундами небо доит, как будто деревенскими крупными пальцами. невесомей капелек снега, сочащихся из серого полотенца облака, смятого крепкой предзимней хваткой, дымчатый смелый взгляд. и сладко, что никуда не деться от этого взгляда-наручника. мягкий, ватный, удушливый, словно петля на моем стебельковом горле, бред о тебе без тебя, но с тобой в сверле позвоночном. 2005/11/08

2006

кривясь зеркально, падая в пол лицом...

кривясь

зеркально, падая в пол лицом, губы размазывая о белоснежный кафель, я себя чувствую раненым подлецом, слепым партизаном, нуждающимся в адвокате. прости мне меня, эту слабость не быть собой, но быть особой – удобство подобной маски равно доспехам. скомканный носовой платочек-кляп очевидной червовой масти держу зубами. так держит добычу волк, шальной от крови, от страха ее запомнить на вкус, как любовь. не знающий ничего, что бы сумело его наконец заполнить, убить чувство голода вовсе, заставить спать всю ночь щенком, сжимающим в лапах мамку... но мир будет влажным, теплым. придет весна и адским листочком высунется приманка – подснежник. 2006/01/16

там девочки пахнут анисом с корицей...

там девочки пахнут анисом с корицей, а женщины носят на бедрах капканы с запасами слабости жаркой. кадриться к ним может любой казанова. какао и хлеб ждут наутро его у постели, вспотевшей слегка от любовных усилий. кошмар понимания, что опустели глаза, чьей отчаянной нежностью синей и ты заразилась бы за ночь, пожалуй, сойдет за десертную ложку, которой он выскоблит сердце до дырок, пожара остатки внутри заливая кагором густым и тяжелым, как (…) великолепно! он даже смеяться начнет от восторга идеей пронзительной. крошечки пепла с похожим на сон ароматом востока, сознанье пленяющим дымчатой шалью, его убедят в правоте для чего-то. на раз-два-три-вальс в такт шагам задышали два крылышка лёгких с узором чахотки; застукало сердце, взрывая аорту грудную; ожили шарниры суставов… в себе унося предвкушенье аборта, он выйдет на улицу – юный и старый единомоментно, как опытный феникс, уже изучавший тоску. наслаждаясь, эспрессо проглотит в уютной кофейне и, дабы продолжить беспомощный танец, у старой цветочницы купит тюльпанов, столь алых, что будто бы капельки (…) браво! снежинка почти незаметно упала, его догоняя: еще раз направо – по улице вниз – до подъезда – на пятый этаж – ключ вставляя неловко – прихожей интимность – халата доспехи напялив, усядется – кресло обтянуто кожей такой ароматной, что хочется плакать от жалости к зверю – глаза ее вспомнит ночные – на бронхи положит заплатой ее поцелуй – сразу перца и соли потребует тело – коньяк шоколадный, янтарный ручей с ароматами жизни, пропустит по нёбу – чертовски желанной она ему будет – и скальпель «держись же!» прошепчет, легко подставляясь под пальцы. он, кровь декантируя ловким движеньем, попросит себя про себя «улыбайся», мизинцем прочертит дорожку на шее – так двоечник неторопливо и смело волшебные страны рисует на карте – шепнет про любовь ей откуда-то с неба, прохладной рукой опрокинув декантер. забавный герой предпоследнего кадра, он снова забыл перед смертью побриться. там женщины носят на бедрах капканы, а девочки пахнут анисом с корицей. 2006/01/19

я могла бы всю ночь заниматься с тобой любовью...

я могла бы всю ночь заниматься с тобой любовью, раскрывая тонкие вены свои для тебя, как объятья. или шрамом височным смерти считать в обойме, удивляя тебя этой тягой к металлу. опять я забираюсь в фантазиях выше. шептать «изыйди!» нынче самое время – спроси у трепещущих бедер, по которым рисуют руны мой теплый змеиный язык и – на градус прохладнее – губы. этой дикой животной йоги постигая гибкую азбуку, незаметно взрослею, складка рта становится тонкой и ироничной… я могла бы всю ночь заниматься любовью с нею, раскрывая тонкие вены свои для нее, как птичьи крылышки, изначально сомкнутые в ладони. или шрамом височным поцелуи считать, покуда мой хромающий ангел идет по воде и тонет. я могла бы всю ночь отдаваться себе, под утро ощутив безысходность. тела вспотевший лоскут слишком тесен для страхов и слишком тяжел для выгод. на запястья капаю мускус – стремленье к лоску лишний раз выдает мое желание выбыть. я могла бы. я с детства в себе тренирую это – оригами из ласк и мозаику из укусов. притягательность данного, черт бы драл, пируэта для

меня – будто опиум. мягкие вены густо и легко, как ручей, будут нежить тебя, лелеять все капризы твои, все шалости, все обиды. снег сегодня, ты знаешь, мне кажется, чуть белее, чем в тот солнечный вечер, когда ты меня 2006/01/27

замерзли пальцы. и твое тепло...

замерзли пальцы. и твое тепло, особенно востребованное этой зимой изголодавшейся, легло под левый бок и грело рану. эхо, оставшееся в венах от войны, по телу плавало лениво, натыкаясь на льдинки алые. колени сведены – попробуй пригласить меня на танец? 2006/02/10

мой ласковый ад пахнет сливочной карамелью...

мой ласковый ад пахнет сливочной карамелью, зелеными помидорами, хлебушком, перцем белым. чувствую холод лопатками и немею – я больше не верю ни в шрамы, ни в децибелы. вся эта конструкция держится на шарнирах – гибкость легко приписать боязни паденья. бессонница снова сегодня со мной шалила, как ловкий крупье, меняя огонь на деньги. теперь ты знаешь моих наркотиков тайну – зависимость от « » объясняет десяток меток. имя твое по нёбушку раскатаю, кончиком языка ощупаю миллиметры каждой из букв, к коим рот мой приучен крепко – вряд ли смогу называть тебя по-другому. танцует танго трехногая табуретка, и я по-ковбойски цепко держусь за горло. 2006/02/14

все выходные по спирали...

все выходные по спирали, как от себя, сбегать из дома: в сто сотый раз не успевали, такси ловили на Садовом, столицу, словно море, морща колесами, шагами, бегом. и на бегу глотали молча обиды с кофе. за обедом вином желудок украшая, чтоб беззаботность стала дерзкой. вдруг осознала: я большая – совсем нет времени на детство, на репетиции взросленья, на поиски себя в квадрате отдельно взятой спальни. злее во рту соленый привкус драки с самой собой за тёплый жирный домашний сон в диванном чреве. когда мы встретимся, скажите, вы мне откажете в ночлеге? 2006/02/15

моя тоска тяжелей воды...

моя тоска тяжелей воды. моя бессонница крепче спирта. удар часов, как удар под дых, и шепот мамин взбешенный: «спи ты!» и голос мамин звучит легко – не уцепиться – настолько гладко текут все гласные... телефон. зимой обласкана Ленинградка. и дом, моргающий в темноте, окном под облаком, ожидая меня. сломав притяженье тел, ладонь прощанием обжигая, целую твой рот глубоко – дыши, люби меня нервной и непохожей на прежних. капелька живанши сквозь поры просачивается под кожу, чтоб там остаться, диктуя ритм ладоням, сердцу, изменам, браку. в глазах расплескан ультрамарин. он твой. ты хочешь его обратно? 2006/02/24

в этом тире, где оружием – пальцы, а мишенью – щека...

в этом тире, где оружием – пальцы, а мишенью – щека, все призы для тебя, моя самодельная гордость. ни один заезжий стрелок тебе не чета! забудь, черт возьми, о проверке на профпригодность. упражняясь чаще, ты сможешь, наверняка, попадать в сердцевину с завязанными глазами. в этом тире, где оружием – пальцы, а мишенью – щека, ты станешь легендой, моя всеобщая зависть. твои руки утратят мягкую слабость щенка, амплитуда движений кистью станет богаче в этом тире, где оружием пальцы, а мишенью – щека, я запомню тебя, моя молодая удача. и, запомнив, выйду, дверь за собой прикрыв, затянусь глубоко – то ли табак? то ли ладан? мы с тобой – две пешки одновременной игры на хрупкой доске из печенья и шоколада. 2006/02/24

потеря крови равна, пожалуй...

потеря крови равна, пожалуй, потере девственности. и ярость сначала в ладонь мою зубы вжала, чуть позже заплакала... засмеялась… сыграла бедрами два аккорда, изящно подчеркивая блаженство… потом закричала, срывая горло (почти как я – горячо и женско)… затем затихла… спасибо, Тацит, мне Ваши фацилиусы милее других – не удастся от ампутаций, чтоб стать нежнейшим из всех смирений, избавиться. 2006/02/24