Три лилии Бурбонов
Шрифт:
В четверг, 13 сентября 1638 года, Джермин со своими слугами и телохранителями покинул столицу, чтобы отправиться во Францию. Добравшись до Парижа, он в сопровождении двух послов вошёл в зал королевских аудиенций в Лувре и передал от Карла I и Генриетты Марии поздравления Людовику ХIII и Анне Австрийской в связи с рождением у них наследника, будущего Людовика ХIV. Однако это было лишь прикрытием его секретной миссии. Во время частной аудиенции он умолял французского короля и Ришельё отказаться от поддержки шотландских повстанцев и позволить Марии Медичи вернуться в Париж.
В ответ Людовик ХIII сказал, что посол вмешивается не в своё дело. После чего добавил:
– Если королеву-мать пригласят в Англию, Франция расценит это как оскорбление.
Такова была официальная позиция Парижа, в то время как агенты Ришельё тайно уговаривали флорентийку отправиться
Отправив к Карлу I своего приближённого с сообщением о том, что если он позволит, она высадится в Харвиче, Мария Медичи той же ночью отплыла в Англию. Правда, начавшийся шторм давал королю возможность закрыть перед ней порты, но флорентийка знала, что он был слишком хорошим мужем, чтобы сделать это.
– Она везёт с собой шесть карет, семьдесят лошадей и сто шестьдесят человек свиты; поэтому Вы легко узнаете её, - радражённо ответил на вопрос своего подчинённого один английский чиновник, когда тот спросил, как он узнает королеву-мать.
Будущий король-мученик отправился в Челмсфорд, чтобы поприветствовать тёщу, а Генриетта Мария поспешила в Сент-Джеймс, чтобы подготовить там пятьдесят лучших покоев. Хотя, когда английская королева узнала о предстоящем визите матери, с её губ сорвалось:
– Прощай, моя свобода!
Это означало, что следующему её ребёнку, которого ожидали через четыре месяца, придётся появиться на свет в Уайтхолле. Карл I выделил было сто фунтов в день на расходы тёщи, но супруга потребовала ещё три тысячи на переоборудование покоев для Марии Медичи и новую мебель. Её усилия не пропали даром, так как сьер де ла Серр, дворянин из окружения флорентийки, оставил лестный отзыв о приёме, оказанном его госпоже. Как только звуки труб возвестили о появлении процессии с побережья, Генриетта Мария тотчас спустилась во двор, где для неё было установлено кресло, вокруг которого расположились её дети: Карл, Джеймс, Мэри, Элизабет и Анна. Но когда карета, в которой сидели её мать и муж, въехала во двор, королева не смогла сдержать своих чувств. Она поднялась с кресла и, в нарушение этикета, дрожащими руками попыталась открыть дверцу кареты. Кто-то помог ей и когда Мария Медичи вышла, королева упала перед ней колени и попросила благословения у грузной дамы, которой, как считала Генриетта Мария, она была обязана своим счастьем. Пока флорентийка и её дочь плакали, королевские дети вслед за матерью тоже опустились на колени.
– Таким образом, в окрестностях Сент-Джеймса не было ни одного сухого глаза, - утверждал всё тот же сьер де ла Серр.
5 ноября 1638 года Мария Медии с большой помпой въехала в Лондон. Флорентийке исполнилось шестьдесят шесть лет и годы изгнания оставили на её лице значительные следы.
– Поверьте, что никто так сильно, как Вы, не разделит той радости, которую доставил мне приезд королевы, моей матери, - написала Генриетта Мария своей сестре в Турин.
После чего добавила, что их мать сильно изменилась, но приписала это отчасти последствиям морского путешествия.
Чтобы помочь её материально, королева купила у флорентийки значительную часть её огромной коллекции драгоценностей, и заказала Антонису Ван Дейку её портрет. Так как здоровье не позволяло Генриетте Марии сопровождать мужа в его путешествиях по стране, она забросила все свои обычные занятия, чтобы проводить как можно больше времени в покоях матери. Её дети, которые тоже жили в Сент-Джеймском дворце, вызвали огромный интерес у Марии Медичи. Восьмилетний принц Уэльский, мальчик с чёрной шевелюрой и слегка лягушачьим лицом, уже имел собственного управляющего и гувернёра и у него забрали деревянную игрушку, которую он привык брать с собой в постель. Трое старших детей иногда ужинали со своими родителями и бабушкой. А трёхлетнюю белокурую Елизавету флорентийка даже предложила обручить с единственным сыном принца Оранского, штатгальтера Голландии, с которым говорила об этом перед своим отъездом в Англию. Однако Карл I
– Я молю Бога, чтобы её приезд не ввёл бы короля в большие траты, - писал с тревогой архиепископ Лод.
Последующие события оправдали его опасения, и впоследствии сама Генриетта Мария жаловалась на бесстыдную ненасытность своей матери. Вдобавок, флорентийка превратила Сент-Джеймский дворец в центр всех неугомонных интриганов, изгнанных из Франции.
Теперь, когда Генриетта Мария приближалась к тридцати, её внешность снова стала неуловимо меняться. Фигура королевы была образцом элегантности, подвижный рот – более чувственным, взгляд – настороженным, а весь вид – более одухотворённым и задумчивым. Внешность её мужа тоже изменилась к лучшему. Ещё до тридцати лет у Карла I, как и у большинства Стюартов, в каштановых волосах появились серебряные нити. Счастливый супруг и родитель, он тоже обрёл уверенность и элегантность, хотя это не добавило его облику жизнерадостности. Несмотря на это, он казался идеальным отцом семейства, когда после обеда выходил прогуляться по Сент-Джеймскому парку вместе с женой, детьми и тёщей в сопровождении придворных и животных из зверинца королевы.
Интересно, что если большинство подданных, в том числе, и из числа высшей знати, не любили королеву за то, что она была иностранкой и католичкой, то слуги были очень привязаны к ней из-за её внимания к их нуждах и не покинули её даже в дни скорби.
Как раз в это время Карл I сделал несколько заказов знаменитому римскому скульптору Бернини. Надменный мастер, не проявивший никакого интереса к подобным просьбам Ришельё, снизошёл до того, чтобы изобразить самую счастливую королевскую пару Европы. Так как Бернини не собирался ехать в Англию, король прислал ему собственный портрет и портрет жены кисти Ван Дейка в анфас, профиль и три четверти на двух холстах. Рассказывают, что после долгого молчаливого созерцания черт английского короля, скульптор внезапно воскликнул:
– Я никогда ещё не видел столь несчастного лица!
Глава 5 ПЕРВЫЕ НЕСЧАСТЬЯ
Уже на закате лет своё во многом претенциозное и запутанное видение причин и следствий происходящих вокруг неё событий Генриетта Мария изложила в «Кратком описании революций в Англии», продиктованном одной французской даме.
Всё началось с печальных событий в Шотландии и королева вспоминает, что однажды вечером 1637 года муж принёс ей экземпляр нового молитвенника, который намеревался навязать шотландцам. Мнение королевы об этой «Книге Лода» (по имени архиепископа Кентерберийского), конечно, было неблагоприятым. С ней полностью была согласна Дженни Геддес, шотландская рыночная торговка, которая, как утверждают, 23 июля 1637 года бросила табурет в голову Джеймса Ханнея, декана Эдинбургского университета, в соборе Сен-Джайлза в Эдинбурге в знак протеста, когда тот начал зачитывать отрывки из нового молитвенника. Считается, это этот акт спровоцировал беспорядки в Шотландии, которые привели к войнам Трёх королевств или гражданской войне в Англии.
Генриетта Мария приписывала все последующие несчастья своей жизни «этой роковой книге» и злодейству Ришельё, которого она обвиняла в том, что он разжёг недовольство в Лондоне раздачей крупных сумм денег. Ей как раз пришло время родить седьмого ребёнка и в тот раз удача отвернулась от неё, несмотря на поддержку матери. После долгих мучений она родила дочь, которая умерла в течение получаса. Но прежде, чем «его драгоценность» полностью оправилась от родов, Карлу I пришлось отправиться на войну, чтобы усмирить мятежных шотландцев. Из-за чего королева затаила обиду на Шотландию, которая отняла у неё мужа в то время, когда она так сильно в нём нуждалась. Ведь прежде они не разлучались больше, чем на несколько дней. Генриетта Мария ещё не знала, что это расставание было первым из многих, и что каждое последующее отсутствие короля продлится на более длительный период.