Три лилии Бурбонов
Шрифт:
– Кто этот толстяк, который сидит рядом с лордом Ормандом? – указав на Хайда, поинтересовалась регентша.
На что Карл весело ответил:
– Это тот самый негодяй, который сделал мне немало пакостей и настроил меня против моей матери.
Джермин, равнодушный к религии, по-прежнему выступал за то, чтобы Карл II заключил соглашение с шотландцами-пресвитерианами. Генриетта Мария, по словам Хайда, поддерживала его. Однако молодой король воспротивился доводам любимца своей матери, и Хайд с удовлетворением сообщил Николасу:
– Наш господин столь же твёрд в вопросах религии, как и его благословенный отец.
Тем
– Судя по тому, что Вы говорите, - в свой черёд, писал паникёр Николас лорду Хаттону, - Тайный совет короля составляют королева, лорд Джермин и Уот Монтегю, по самым важным делам он советуется только с ними, без ведома маркиза Ормонда или сэра Эдварда Хайда.
Однако сам Хайд отрицал это.
– Ни лорд Джермин, ни сама королева не желают чрезмерной власти, и я надеюсь, что они сами начинают в это верить, - писал он секретарю.
– В то же время король не подчиняет и не будет подчинть себя и свои дела королеве, и лорд Джермин не тот идол, которому кто-либо поклоняется.
Вскоре Карл II подтвердил утверждение своего советника, что он не собирается позволять своей матери руководить собой. Вскоре прибыли послы из Шотландии, которые предложили ему услуги тамошней роялистской партии при условии, что об этом не станет известно ни Бекингему, ни Джермину, ни Уилмоту. Карл согласился с тем, что по этому вопросу будет слушать советы только Ормонда, Хайда и Ньюбурга. Тем не менее, Джермин и Уилмот вошли в Совет короля.
Французский двор с неохотой выделил Карлу II пенсию в размере 6 000 ливров, причём, учитывая бедственное положение его матери, герцог Йоркский должен был питаться за счёт брата.
Генриетта Мария, в недавнем прошлом открыто заявлявшая, что из-за связи с Люси Уолтер её сын пожертвовал своей честью и совестью, теперь была вне себя от радости, что он рядом с ней и в безопасности. Она делала для Карла всё, что было в её силах и три раза в неделю вывозила его в Шайо, где он «очень молчаливый всегда» обедал со своей матерью в трапезной монастыря. В то же время вдова снова начала вести переговоры с Великой мадемуазель насчёт её брака со своим сыном, но та благоразумно отослала тётку к своему отцу. Герцог Орлеанский дал ответ в таких расплывчатых выражениях, что Карл II решил возобновить ухаживания со своей кузиной.
– Если Вы хотите стать моим мужем, то Вам необходимо вернуть себе власть в Англии, - заявила ему Анна Мария Луиза.
– Неужели Вы хотите, чтобы я оставил Вас сразу после женитьбы? – с упрёком спросил Карл.
– Если бы это произошло, я разделила бы Ваши интересы, в то же время, я не могла бы без грусти смотреть, как Вы танцуете и развлекаетесь, когда Вам следовало бы быть там, где бы Вас или лишили головы, или возложили на неё корону.
– Вы были бы недостойны носить её, - назидательно добавила Великая мадемуазель, - если бы не отправились за ней, рискуя своей жизнью.
Псоле чего она передала через Джермина, чтобы Карл сократил свои визиты к ней. В свой черёд, король к её следующему визиту в Лувр приказал изготовить большое кресло, которое демонстративно занял сам, вместо того, чтобы предложить его своей
Из-за возвращения Мазарини гражданская война во Франции возобновилась вновь. Великая мадемуазель, словно амазонка, во главе войск фрондёров захватила город Орлеан, что дало повод Генриетте Марии, к которой вернулась её язвительность, сравнить племянницу с Орлеанской девой, прогавшей англичан.
– Всем известно, - писал агент принца Конде в Англии, - что все министры как мнимого короля, так и королевы, его матери, всецело преданы кардиналу и полностью стали его креатурами.
К тому времени вдова потеряла всякую надежду на то, что Анна Мария Луиза станет женой её старшего сына. В свой черёд, теперь та лелеяла последнюю надежду выйти замуж за четырнадцатилетнего Людовика ХIV, который был на одиннадцать лет младше её. Когда он был ещё младенцем, Великая мадемуазель называла его своим «маленьким мужем», что чрезвычайно раздражало кардинала Ришельё. Но после того, как она приказала во время битвы в предместье Сен-Антуан, желая спасти принца Конде, палить пушкам Бастилии по войскам её предполагаемого мужа, вместо брачного венца ей пришлось отправиться в пятилетнее изгнание.
Тогда Генриетта Мария задумалась о том, чтобы женить герцога Йоркского на богатой наследнице мадемуазель де Лонгвиль, падчерице сестры принца Конде. Однако Хайд был против этого брака и когда вдова спросила его мнение, он указал на неуместность женитьбы наследника престола раньше самого короля.
Вдова провела беспокойное лето 1652 года. Дороги вокруг Парижа были заполнены фрондёрами, восставшими крестьянами и разбойниками, а Лувр снова осаждали возмущённые парижане, которые считали, что Генриетта Мария и её сын поддерживают политику кардинала. В конце июля герцог Орлеанский и принц Конде проводили короля Англии и его мать до ворот столицы, где их ждала роялистская конница. Они прибыли в Сен-Жермен при свете факелов, под проливным дождём, в июльскую полночь, и оставались там три месяца. Попытки Генриетты Марии выступить в качестве миротворицы между повстанцами и регентшей были приняты в штыки последней.
– Сестра моя, – спросила раздражённо Анна Австрийская, – ты хочешь быть королевой Франции или королевой Англии?
На что вдова дала один из своих лучших ответов:
–Я – ничто, будь хоть чем-нибудь.
По возвращении королевского двора в ночь на 21 октября в Париж Генриетту Марию попросили сменить жильё. Король Франции перебрался в более безопасный Лувр, а вдове предложили в качестве резиденции заброшенный Пале-Рояль, где она вела тихую жизнь.
– Прославленная королева Англии редко куда выезжает, кроме как для посещения монастырей, - свидетельствовал современник.
В отличие от матери, Карл вёл в Париже распущенную жизнь, теряя свою прежнюю энергию и напористость. Между тем вражда между его советником Эдвардом Хайдом и Генриеттой Марией достигла своего апогея и, живя под одной крышей, они могли неделями не встречаться. Впрочем, канцлер не пользовался популярностью не только у католиков, но и протестантов, и обе стороны одновременно засыпали короля жалобами на него. Но Карла II это только забавляло и однажды во время обеда он игриво поинтересовался у матери: