Три лилии Бурбонов

Арк Ева

В этом же году провалилось очередное восстание роялистов в Англии, а два младших сына Генриетты Марии едва не попали в плен к французам при Дюнкерке. Она написала Карлу, собиравшемуся встретиться с сестрой, принцессой Оранской, в Бреде:

– Я только хотела бы, чтобы мы были в состоянии встретиться вообще. Уверяю Вас, это моя ежедневная молитва…Я очень беспокоилась за Ваших братьев…Вы вполне можете представить, как сильно я страдаю. Я надеюсь, что великодушный Творец, наконец, положит конец нашим несчастьям и объединит нас, несмотря ни на что, и дарует мне достаточно жизни, чтобы самой увидеть этот счастливый день…

Все, кто сочувствовал мужественной и несчастной королеве Англии, поспешили поздравить

её с новостью, которая достигла Парижа примерно за месяц до отъезда двора в Лион. 3 сентября 1658 года, через четыре дня после величайшей бури, обрушившейся на Англию за последние сто лет, дух лорда-протектора Кромвеля покинул его тело. Герцогиня Кристина сразу же выразила надежду, что это событие может сильно изменить положение семьи её сестры. Генриетта Мария сдержанно согласилась с ней:

– Наверняка в Англии теперь произойдут перемены и у меня есть дети, которые не упустят ни единого шанса.

Но госпоже де Мотвиль она призналась:

– По правде говоря, я думала, что Вы с радостью услышите о смерти этого негодяя; и всё же, то ли потому, что моё сердце настолько переполнено меланхолией, что я неспособна воспринять её, то ли потому, что я пока не вижу каких-либо преимуществ, которые мы могли бы получить от этого, я признаюсь Вам, что сама не испытала никакой большой радости и… могу засвидетельствовать это моим друзьям.

В Лондоне городской совет признал Ричарда Кромвеля, сына лорда-протектора, его преемником, и армия послушно последовала его примеру. Поэтому Карл сообщил матери:

– Пока мне нечего Вам предложить.

– Когда Вы захотите приказать мне сделать что-нибудь для Вас, – ответила неутомимая Генриетта Мария, – Вы найдёте меня настолько готовой, насколько то возможно.

Джермин, которого она отправила к своему сыну, вернувшись, дал тактичный ответ:

– Его Величество надеется, что Ваше Величество будет действовать любым способом, который сочтёт полезным, с величайшей осторожностью.

Королева-мать приняла эти слова всерьёз и заверила сына:

– Я не сделаю ничего такого, что могло бы каким-либо образом нанести Вам ущерб. Поверьте в это, умоляю Вас.

– Двор, – добавила она с плохо скрываемой горечью, – отправляется в большое путешествие, как Вы, наверно, знаете; но если нужно что-то сделать, это не помешает, потому что я всегда могу послать туда кого-нибудь.

Тем не менее, Людовик ХIV не женился на Маргарите Виоланте Савойской, потому что в Лион прибыл гонец от короля Испании, который согласился выдать за него свою старшую дочь Марию Терезию. Двор вернулся в Париж в конце января 1659 года, и переписка между двумя сёстрами возобновилась в прежнем дружеском тоне. Кристина прислала в Коломб духи и пастилки, а Генриетта Мария – портрет Минетты, вызвавший восторг в Турине.

Лето 1659 года выдалось в Париже тихим: двор отправился в Испанию, чтобы привезти инфанту и должен был вернуться назад не раньше, чем через год. Генриетта Мария была права, когда предсказывала, что смерть Кромвеля приведёт к переменам в Англию, но не принесёт её сыну никаких сиюминутных преимуществ. Новое восстание роялистов, запланированное на 1 августа этого года, снова сорвалось из-за предательства. К счастью, Карл, собиравшийся отправиться в Дил, где его должны были схватить и убить, решил, что у него «почти не осталось надежд, кроме того, что могло возникнуть из договора корон Франции и Испании». Это снова привело к его разногласию с матерью и в августе Генриетта Мария написала сыну:

– Хотя ты не проявляешь ко мне особого доверия, я не перестаю служить тебе всем, чем могу.

После заключения Пиренейского мира, путешествуя инкогнито, Карл добрался до Фуэнтеррабии в конце октября. Второй из Стюартов, посетивший Испанию, очаровал всех влиятельных испанцев, однако Мазарини не желал видеть его во Франции.

Разочарованная Генриетта Мария приказала Джермину и аббату Монтегю перехватить кардинала в Тулузе на обратном пути «с просьбой предоставить её сыну, королю, помощь, в которой он нуждался для вторжения в Англию». Поэтому её духовник и камергер отсутствовали, когда Карл прибыл в Коломб, чтобы нанести свой первый визит матери после «её неудачного покушения на веру её младшего сына», по словам писательницы Каролы Оман. Декабрьской ночью король добрался до живописного замка, где вызвал всеобщее веселье, крепко обняв одну из фрейлин матери, которую принял за Минетту. Прошло шесть лет с тех пор, как он в пследний раз видел младшую сестру и был поражён переменой, произошедшей в её внешности. Теперь она была выше своей матери. Семья провела неделю «с полным удовлетворением друг от друга», и Карл чистосердечно обсудил с матерью своё положение. Он был в прекрасном настроении и не терял надежды в скором времени взойти на английский престол. Однако Генриетта Мария уже слышала подобную песню от его отца, её старшему сыну в следующем году должно было исполниться тридцать, и она очень боялась не дожить до судьбоносных перемен.

Тем временем в Тулузе Монтегю и Джермин не смогли добиться от Мазарини «даже согласия». Также он отклонил предложение руки и сердца его племяннице Гортензии Манчини, сделанное маршалом Тюреном от имени Карла II. Наоборот, кардинал отправил Генриетте Марии сообщение, что её сын загостился во Франции. Скрыв своё отчаяние, она сказала сыну:

– Мне кажется, я смогла бы уговорить мою сестру, герцогиню Савойскую, одолжить немного денег на Вашу следующую экспедицию.

Во время их долгих бесед у камина королева-мать пыталась скрыть, что надежда в её сердце почти умерла. Даровав Джермину титул графа Сент-Олбанса, пообещав писать своей младшей сестре и держать мать в курсе событий, Карл уехал в Брюссель, однако через неделю после Рождества обнаружил, что его испанские приверженцы «не столь приятно относятся» к нему, как раньше.

Пренебрежение к королю проявляли и в Париже. Когда осенью 1659 года молодой Джон Рересби, сын простого баронета, путешествующий за границей, появился в Пале-Рояле, то сердечный приём со стороны Генриетты Марии он объяснил тем, что дела Карла II совсем плохи. Впрочем, Рересби владел французским языком и был прекрасным танцором, качества, которые, по мнению вдовы, делали его приемлемым кавалером для её дочери Минетты. Они вместе танцевали и играли на клавесине. Кроме того, Джону даже было позволено прогуливаться с девушкой по саду и раскачивать её на качелях, подвешенных между двумя деревьями. При этом молодой человек, естественно, нисколько не жалел об отсутствии в общении с принцессой какого-либо церемониала. Хотя в более удачные для Стюартов времена он вряд ли бы смог так близко приблизиться к ней. В свой черёд, по его собственным словам, королева-мать испытывала симпатию к нему и поощряла его частые визиты в Пале-Рояль. Интересно, что однажды, когда он привёз туда с собой своего знакомого, Генриетта Мария, отведя Джона в сторону, посоветовала ему указать тому, что красный пояс не подходит к его жёлтому дуплету:

– Сочетание этих двух цветов выглядит нелепо в глазах французов и даст повод для насмешек.

Однако через несколько месяцев Рересби заметил уже большие изменения, связанные с улучшением положения семьи Генриетты Марии.

– Королевский двор был великолепен зимой 1660 года, - пишет он в своих мемуарах. – Большой бал-маскарад был дан в Лувре, где король (Людовик ХIV) и принцесса Генриетта Английская вызвали восторг своим танцем… Юмор и остроумие нашей королевы-матери (Генриетты Марии) и красота её дочери-принцессы привлекли к себе больше внимания, чем всё то, что делала французская королева (Мария Терезия), которая родом из Испании.