Три лилии Бурбонов
Шрифт:
Испанцы поддерживали с Кристиной тайные отношения через своих агентов, среди которых был первый генерал ордена капуцинов Джованни Монкальери. А обещание не беспокоить Пьемонт, если Кристина воздержится от помощи французов, принадлежало хитроумному и расчётливому маркизу Леганесу, губернатору Милана.
В ответ Людовик ХIII выразил сестре свои соболезнования и заявил, что поддержит её регентство:
– Не сомневайтесь, что я использую всё, что зависит от моей власти, для того, чтобы позаботиться о благе моего племянника герцога Савойского, не делая различий между Вашими интересами и моими.
Затем
Что касается внутренней политики, то Кристина оставила на прежних постах почти всех чиновников, служивших её мужу. А помогать ей править должен был узкий Государственный совет, куда вошли первый государственный секретарь Джованни Каррон, маркиз Сен-Томасо; Карло Эммануил ди Симиана, маркиз Пьянецца; маркиз Гвидо Вилья, выживший после памятного обеда у Креки; отец Моно; граф Лодовико д’Алье; и, конечно, Филиппо д’Алье. Едва он вышел из тени, и Кристина перестал скрывать свою любовь к нему, как сразу зазвучали обвинения в том, что любовникам была выгодна смерть Виктора Амадея. Но королевская мадам, как известно, не обращала внимания на сплетни.
Кристине стукнул почти тридцать один год, когда в расцвете жизненных сил и умственной деятельности она пришла к власти. Но, несмотря на всю её проницательность, у регентши ещё не было достаточно опыта в дипломатической игре, и Ришельё решил воспользоваться этим, чтобы не допустить возвращения двух братьев Виктора Амадея I в Савойю.
Между тем Маурицио уже добрался до Савоны и отправил к Кристине аббата Солдати, который должен был передать ей следующее:
– Я считаю своим единственным и величайшим счастьем через мои очень скромные услуги засвидетельствовать мою преданность и страсть, которые я испытываю к Вашему Королевскому Высочеству и Вашим детям.
Как писал один историк, «возможно, у него появилась надежда жениться на невестке».
Отец Моно посоветовал Кристине принять зятя. Но королевская мадам не послушалась своего духовника, так как д’Эмери намекнул ей, что Маурицио хочет отнять у неё власть и что она вправе арестовать его. Однако Кристина ограничилась тем, что попросила деверя покинуть Савойю, присовокупив:
– Я не могу поступить иначе, чтобы не навредить Его Королевскому Высочеству (Франциску Гиацинту) и благосостоянию моего дома и государства.
На обратном пути кардинал Савойский на некоторое время задержался в Генуе, ожидая возвращения аббата Солдати. После чего, пылая праведным гневом из-за того, что его «изгнали из его собственного дома», Маурицио попросил испанцев о защите своих прав. Когда-то влюблённый в Кристину, теперь он объявил, что она была неверна своему мужу. Тем не менее, мадридский двор не внял просьбе кардинала, подозревая в нём тайного сторонника Франции.
В свой черёд принц Томас, который не мог покинуть Фландрию из-за своих военных обязательств перед испанцами, пригрозил невестке:
– Если мой брат войдёт в состав правительства, я не сдвинусь с места. В противном же случае я освобожу Ваше Королевское Высочество от обязанностей регентши, а государство – от французов!
Так как Томас пока не смог
– Первый, - писал Сибрарио, - владел её сердцем; второй – умом, и оба настаивали, чтобы она занималась политикой.
Характеризуя отца Моно в своей книге «Регентство Кристины Савойской», Августо Баццони, итальянский историк ХIХ века, отмечает, что, дорвавшись до власти, тот сильно изменился:
– …его мягкие манеры стали решительными и властными, его обращение было милым, но твёрдым и он не видел препятствий: наконец, обстановка сделала его совершенным рыцарем, которому скорее подходит кольчуга, чем сутана.
Д’Эмери доносил Ришельё в Париж, что Кристина и её духовник всегда готовы «напугать испанцев французами, а французов – испанцами». И злобно добавил по поводу отца Моно:
– Без него мы были бы хозяевами двора и страны.
В свой черёд, Ришельё затаил неприязнь к иезуиту ещё с 1625 года, когда французы впервые вторглись в Савойю. Отец Моно написал сатиру на кардинала, который этого не забыл. Позже, когда Кристина отправила его в Париж с целью добиться королевского титула для себя и мужа, отец Моно вступил в сговор с королевским духовником отцом Косеном, чтобы добиться отставки кардинала. Однако уже после его отъезда савойский посол Сен-Морисо проговорился об этом заговоре Ришельё.
В частной беседе д’Эмери предупредил отца Моно:
– В Ваших интересах перейти на сторону Франции, ибо в противном случае Вы можете потерять благосклонность мадам Кристины, и тогда Вас никто не спасёт…
Иезуит ответил:
– Мне даже не приходила в голову другая мысль, чтобы не быть вместе с Его Преосвященством…
После чего написал Ришельё почтительное письмо, предлагая свои услуги. Но кардинал не поверил иезуиту, который всё время был настороже, опасаясь «кинжала или яда».
Ришельё решил перейти к жёстким мерам и предложил д’Эмери убедить Кристину арестовать своего духовника или позволить это сделать французам от имени её брата-короля. Однако посол, зная королевскую мадам, счёл это невозможным и придумал хитроумный план: пусть регентша отправит отца Моно во Францию посоветоваться с кардиналом, что делать в непредвиденных обстоятельствах. А там Ришельё сможет спокойно арестовать его. Д’Эмери удалось перетянуть на свою сторону Филиппо д’Альё, сгустив краски об интригах иезуита в Париже. На мой взгляд, неприязнь графа к духовнику Кристины объяснялась не только тем, что они были политическими противниками. Скорее всего, отец Моно не одобрял связь королевской мадам с ним, и, возможно, настраивал её против любовника. Иначе как объяснить, почему миролюбивый Филиппо, который старался сохранять хорошие отношения со всеми, сыграл роковую роль в судьбе иезуита?