Три лилии Бурбонов
Шрифт:
В свой черёд, Виктор Амадей I и Кристина, которые могли лишь номинально считать себя герцогом и герцогиней, тоже остро осознавали необходимость мира. При этом королевская мадам продолжает убеждать мужа в том, чтобы он доверил ей ведение переговоров, о чём свидетельствует её письмо от 29 августа из Санфре:
– Я заклинаю Вас ради любви, которую Вы испытываете ко мне, и ради Вас самих, того, что мне дороже всего в этом мире, откройте глаза, чтобы избежать остальных несчастий, которые преследуют Вас. Я очень расстроена тем, что всё сложилось так, как есть, и что я не смогла Вам помочь… но я сто тысяч раз умоляла Вас воспользоваться моими услугами и позволить
(Интересно, что став герцогиней, она уже почти не обращается к мужу: «моё дорогое сердце»).
Пообщавшись с представителями Людовика ХIII и испанским полководцем Спинолой, королевская мадам 3 сентября даёт Виктору Амадею совет перейти на сторону её соотечественников, ибо «испанцы могут дать Вам… только Ваше, а французы всё вернут Вам с лихвой».
– Вы бы с лёгкостью могли получить титул короля! – поясняет она затем.
Остро нуждаясь в передышке, Ришельё знал, чем подкупить Кристину.
8 сентября между воюющими сторонами по инициативе папы Урбана VIII было заключено перемирие. В переговорах участвовал папский нунций Мазарини, обративший на себя внимание не только Ришельё, но и всей Европы, хотя в то время ему было только двадцать восемь лет. Он ездит из одной страны в другую, посещает одну армию за другой. Ему дважды предоставляется случай встретиться с Ришельё (в июне и в июле 1630 года) и познакомиться с Людовиком XIII (скорее всего, в Гренобле, в мае). Кажется, на короля произвели большое впечатление манеры, ловкость и обаяние посланника папы. А вот Ришельё, может быть, под влиянием плохого настроения, написал в июне Марии Медичи, что «человек кажется ему ненадёжным, слишком ловким, слишком хитрым и слишком «большим савойцем»». Это было правдой: Джулио благоволил к Кристине и защищал интересы Савойского дома перед кардиналом. В этом Мазарини был солидарен с д’Эмери, которого Ришельё по просьбе королевской мадам прислал к ней. Похоже, они оба были очарованы молодой герцогиней, по словам современника, «очень приятной всем и особенно французам».
Луиджи Сибрарио, автор «Истории Савойской монархии» (1840 – 1844), считает, что хотя Кристина была обаятельной, любезной, непостоянной женщиной, а в некоторых вещах очень упрямой, недоверчивой и ревнивой к своей власти, она, несмотря на недоверие, её отличавшее, была совершенно неспособна хранить тайну:
– …до такой степени, что французский посол д'Эмери, утомляя её двумя или тремя часами разговоров каждый день, всегда заканчивал тем, что что-то с ней делал (?).
Интригующая фраза, но автор имел в виду лишь то, что для такого пройдохи, как Мишель, не составляло особого труда вытянуть правду из королевской мадам. Её обязательно выдавало или выражение лица или случайно оброненное слово. Была ли между ними интрижка? Возможно.
Д'Эмери был сыном дворянина и, если судить по сохранившейся гравюре, обладал определённой харизмой. Самым запоминающимся в его внешности был оценивающий взгляд блестящих, чуть навыкате, глаз. В остальном же Мишель выглядел как типичный итальянец: плотная фигура, круглое лицо, тёмные вьющиеся волосы. Ещё он умел прекрасно притворяться и льстить, раз смог втереться в доверие к Ришельё, самому умному и проницательному человеку своего времени. Тем не менее, этот прожжённый циник, который, кстати, был женат, похоже, действительно влюбился в Кристину.
По просьбе своего мужа та пытается уговорить Людовика XIII: герцог хотел бы оставаться нейтральным и не выступать ни за Францию, ни за Испанию. На этом герцогиня настаивает и во время встречи с французским послом.
8 октября,
– Сегодня вечером прибыл месье д'Эмери, которого я приняла как можно лучше со всеми необходимыми церемониями и любезностями, так как Вы мне поручили обеспечить… возвращение Казале, и который также сделал мне, со своей стороны, все комплименты, какие только можно представить себе, рассказав мне о доброй воле, которую король, мой брат, питает ко мне, и о его желании доставить мне всевозможные удовольствия, поскольку он не желает ничего, кроме моего удовлетворения, и чтобы его министры служили мне, и что на предложения, которые я сделала моему брату, он не мог не отреагировать… Месье д'Эмери долго разговаривал со мной, я специально на это пошла, чтобы ничего не забыть…
Таким образом, благодаря талантам Мазарини и д'Эмери, которые, кстати, быстро подружились, перемирие оставалось в силе до 15 октября. Оно позволило Франции перевести дух и начать в Регенсбурге, в Германии, переговоры с императором. 13 октября чрезвычайные французские послы в Регенсбурге заключили мирный договор, по которому император обязался передать герцогу де Неверу в двухмесячный срок инвеституру на Мантую, французы должны были оставить цитадель Казале, а испанцы — город Казале. Герцогу Савойскому возвращались все его территории кроме Пинероло и Сузы, оставшихся в распоряжении Людовика XIII.
15 октября Кристина даёт письменные инструкции своему духовнику отцу Моно, собиравшемуся в Париж к Людовику ХIII, который должен был «сделать королевой свою сестру». А 19 октября снова пишет мужу:
– Как только пришёл д'Эмери, я сделала ему предложения, о которых Вы говорили, и обнаружила, что он очень доброжелателен и очень привязан к Вашей особе; если бы это зависело от него, я считаю, что всё было бы уже решено, даже если бы его заподозрили в слишком предвзятом отношении к нам; господа маршалы придерживаются такого же мнения о нём, как я выяснила, коснувшись реституции Пинероло...
На мой взгляд, Сибрарио был абсолютно прав, когда утверждал, что Кристина не умела хранить тайны…
Если королевская мадам искренне радовалась заключению мира, то Ришельё, против всякого ожидания, решил не соглашаться на него в формах, определённых в Регенсбурге. Он отдал приказ армии двигаться в направлении Казале. Резкое столкновение с Марией Медичи во время совета не изменило его мнения. 26 октября французские войска готовились атаковать укрепления испанцев, как вдруг… Далее предоставим слово французскому историку Пьеру Губеру, автору книги «Мазарини»:
– Внезапно между боевыми порядками двух армий, готовых броситься в рукопашный бой, появился элегантный всадник, размахивающий белым шарфом, или шляпой, или крестом с распятием, или документом о перемирии. Он кричал: «Мир! Мир!» Этим всадником был наш Джулио, и он совершил один из самых выдающихся своих подвигов: обе армии повиновались ему, сражение не началось — во всяком случае, в тот день, и Мантуанская проблема, в конце концов, решилась.
Мазарини привёз последние предложения противника: армия генерала Кордовы оставит город Казале, если французы согласятся безотлагательно освободить цитадель; герцог де Невер немедленно получит императорскую инвеституру и вступит во владение Казале и остальными территориями Монферрато, которые освободят испанцы. Французский маршал де Ла Форс согласился заключить договор на этой основе, о чём и сообщил кардиналу, выразив свое восхищение его прозорливостью, когда он отказался от Регенсбургского мира.