Три менялы
Шрифт:
В тот же день вместе с Верой она отправилась к каменному корыту. Матильда сначала опустила в воду руки — проверить. И через минуту выдернула их: вода начала «кипеть» вокруг рук, словно происходила какая-то химическая реакция. Она испугалась. Кожа успела покраснеть и горела, будто натертая перцем. Матильда с ужасом думала о том, что будет с ее руками. Никакой успокаивающей мази здесь не было, а руки и так уже беспокоили ее, суставы в последнее время болели. Кожа горела до вечера, а ночью, когда жжение прекратилось, она почувствовала облегчение, суставы не болели, натруженные с непривычки руки перестали ныть. Что ж, хорошо, даже если это временно. Надо будет сходить туда еще раз.
На следующий день она опять побывала у каменной выемки, рискнула еще раз опустить руки в воду, теперь горело меньше, она выдержала дольше. Через три-четыре дня она заметила,
И еще ее занимали Менялы. Может быть, это и было опасно, но она стала посещать шаманский алтарь. Матильда все же боялась сильно расслабляться там, потому даже не садилась, а просто молча стояла посередине, но и так с нею что-то происходило — ее тело вроде бы кто-то тянул вверх, распрямляя, вытягивая позвоночник. И видя потом свое отражение в зеркалах, она отмечала, что осанка изменилась, и ей это очень нравилось. Она даже выросла на пару сантиметров.
Но главным было не это, ей все время хотелось вновь испытать удивительное чувство обновления, которое охватило ее после первого посещения тех валунов. Каменное «яйцо» не подводило, каждый раз она видела мир преображенным, замечала то, на что раньше не обращала внимания, как будто зрение, слух, обоняние с каждым разом становились все лучше, все острее. Покидая языческое капище, она всякий раз чувствовала себя словно…словно… Матильда задумалась, ища подходящее сравнение. Что-то забытое шевельнулось в памяти: словно «аминула вагула бландула» — «душечка летучая чудная»… Это, кажется, из того стишка императора Адриана, что они учили в универе, второй век нашей эры, латынь, обязательная программа, так сказать. Временами ей казалось, что она на самом деле стала легче, ходила теперь, едва касаясь земли. Но к этому ощущению она вскоре привыкла.
Ее походы к Менялам продолжались, теперь изменения происходили скачками: то ее вдруг в буквальном смысле валил с ног яркий свет. Вышла из каменного «яйца» и села на землю — так на нее подействовал нестерпимо синий небосвод, а пожелтевшие деревья показались охваченными языками пламени. Через несколько часов зрение более-менее нормализовалось. Но насколько оно стало нормальным, Матильда сказать не могла, потому что уже забыла, каким видела мир раньше, до Менял.
После одного из посещений изменения начались не сразу, а только ночью, и в эту ночь она спать не могла. Сначала стало мешать тиканье наручных часов. А когда она сняла их и отнесла в другую комнату, вдруг услышала тиканье настенных ходиков на кухне. С каждой минутой оно становилось все громче, ей пришлось встать снова, завернуть все часы, имеющиеся в доме, в одеяло и вынести на улицу. И все равно казалось, что от их оглушающего тиканья сотрясаются стены. Потом она услышала, как коровы вздыхают и жуют свою жвачку, похрапывает свинья, возятся куры на нашесте. А на рассвете невообразимо громкий гвалт подняли птицы в далеком лесу. И так же внезапно, как это началось, ее вдруг оглушила тишина. Впечатление было такое, что она оглохла, но потом она поняла, что слух ее стал обычным.
А однажды обострилась чувствительность кожи. В душе, проведя рукой по бедру, Матильда чуть не застонала от невыразимо приятного ощущения. Каждое касание вызывало бурю чувств, она не могла мыться, переключила воду на холодную, вскрикнула от непереносимой резкости ледяных струй, но это отрезвило. Она смогла перевести дух. Боже, она стала ненормальной! Собственно, почему «стала»? А может быть, она была ненормальной,
Изменилось у нее и вкусовые ощущения. Заметила это случайно: варила эту вечную кашу и, машинально попробовав, добавила сперва соли, потом сахара. И с удивлением потом отметила, с каким аппетитом в этот раз ест девочка. Похоже, она стала готовить вкуснее.
Иногда перемены бывали просто пугающими: Матильда, выйдя из капища, испытала настоящий шок: в нос ей ударила… резкая зелень травы. Именно так — цвет подействовал не на зрение, а на обоняние. Ей хотелось зажать нос, таким насыщенным был цвет. Он не был противным, просто его было слишком много. Перевела взгляд на небо, и ей стало нечем дышать от пронзительной синевы. Некоторое время она вообще не могла смотреть, прикрыла глаза рукой, постояла так. Но теперь звуки заполонили все вокруг и тоже воспринимались по-иному. Песня какой-то пичуги показалась ей какой-то кисло-сладкой, она даже сглотнула набежавшую слюну, а шелест листвы и трав наполнил рот легкой сладковатой осенней горечью. Она познавала мир с изнанки.
Через час все вернулось на свои места. Мелькнула мысль — а если здесь, у Менял, сходятся параллельные миры? Может быть, она попадает на краткий миг в мир, соприкасающийся с этим? Перед тем как войти к Менялам в очередной раз Матильда остановилась и внимательно осмотрелась вокруг, постаралась запомнить конкретно какой-то кустик травы, чтобы потом убедиться, что она возвращается именно сюда. Вернувшись через полчаса, проверила — несомненно, кустик был тот же самый, она просто начиталась фантастики, мир вокруг нее был един и неделим. Но вот в ней самой что-то менялось, это очевидно. Потому что тот самый чахлый кустик она вдруг оценила как поразительное Божье создание, замерла перед ним, потрясенная его немыслимой красотой. В восхищении ей хотелось вознести какую-то благодарственную молитву, но она могла лишь беспомощно повторять: «Господи! Господи!» Спустя несколько минут перевела взгляд на соседний лопух, снова восхитилась немыслимым многообразием и красотой всего сущего и разрыдалась. В тот день она до вечера не могла удержаться от слез, то и дело всхлипывала от умиления, а потом внезапно это наваждение кончилось.
Как-то Матильда попала к Менялам в полдень. Вошла, остановилась рядом с постаментом, выпрямилась, замерла и вдруг ощутила, как сквозь нее, по позвоночнику, с головы до пят прокатилась теплая волна. Это было странно, но приятно. Она стояла, вытянувшись как струна, чувствуя пульсирующие потоки энергии, проходящие сквозь нее, и это ощущение наполняло ее силой и радостью. Матильда не могла пошевелиться, словно оказалась в тугом энергетическом канале, удерживающем ее в таком положении. Наверно, она отключилась на несколько минут, по крайней мере, потом не могла вспомнить, что с ней происходило.
Очнувшись, женщина почувствовала какую-то тяжесть на голове, автоматически подняла руку и смахнула что-то холодное на землю — по песку метнулась небольшая змейка, скользнула и исчезла среди камней. Матильда не успела отреагировать на это, только дернулась было в сторону, но почувствовала, что ноги стянуты, и в тот же миг увидела, как большая змея, напуганная ее движением, ослабила свои тугие объятия вокруг ног и поползла прочь в узкую щель меж валунами. Матильда содрогнулась от ужаса и гадливости, осторожно вышла из кольца Менял, опасаясь наступить невзначай на ползучую тварь, и, пока шла, время от времени передергивалась от омерзения.
Значит, не только ее тянет сюда, животных тоже. Это было неожиданно. Она задержалась у ручья и тщательно умылась, провела мокрыми руками по волосам, пытаясь смыть ощущение холодного, скользкого, упругого тела змеи.
Менялы учили ее любить себя и весь мир. Давалось это труднее, чем изменения вкуса, слуха и зрения. Спустя несколько дней после посещения, она вдруг замечала, что ее уже не радует красота природы, а повседневные мелочи быта снова раздражают. Опять сама себе казалась некрасивой и тогда шла к Менялам. Но с каждым разом интервалы между посещениями увеличивались. Матильда упорно осваивала новый незнакомый предмет — уроки любви.