Три менялы

Васильева Лариса Геннадьевна

Вера тут же направилась к Николаю:

— Никак, — попыталась она заинтересовать своей проблемой взрослого, но тот читал книгу и совершенно не обращал на нее внимания.

— Никак! — повторила Вера.

И поскольку тот продолжал читать, стукнула его куклой по руке.

— Я тебя сейчас так стукну! — неожиданно отреагировал Николай.

Вера испуганно отпрянула, скривилась, готовясь заплакать, и оглянулась в поисках защиты на Матильду, но та не успела ничего сказать.

— Иди сюда, Вера, я сделаю, — позвал ребенка Александр.

А Матильде еще неприятнее

стало одутловатое лицо Николая, его бесцветные глаза навыкате, постоянный презрительный изгиб тонких губ, наглый взгляд в упор. Ей приходилось мириться с хамством свекрови, но там она ставила перед собой задачу сохранить всеми силами семью и позволяла Сусанне хамить ей. Сейчас же она совершенно не обязана была терпеть постороннего мужика, но и не выгонишь ведь его на мороз!..

Вера послушно направилась к Александру. Тот взял куклу, попытался вставить головку, но руки, ослабшие за время болезни, еще плохо слушались. Матильда даже замерла, чтобы не вспугнуть, не помешать, так она обрадовалась, что парня что-то заинтересовало, что наконец он захотел что-то сделать.

— Давай сюда, — Николай вскочил, выхватил игрушку из рук Александра и одним движением посадил головку на место.

— На, дивчина! — и довольный собой вышел из комнаты, наверно, пошел на кухню за хлебом и молоком. По дороге он сдвинул с места своим крепким бедром кресло, потом журнальный столик.

Александр отвернулся к стене, закрыл глаза. Матильда вышла из комнаты. Где-то на втором этаже ей однажды попадались на глаза гантели, эспандеры. Она нашла их, принесла и положила на стул около Саши.

— Тренируй руки. Пролежал столько без дела, к тому же почти ничего не ешь и хочешь, чтобы руки оставались сильными. Так не бывает, работать надо.

Он глянул на гантели и опять отвернулся.

— Только ты побыстрее приходи в норму, а то Вера слишком часто куклу ломает, у Николая же такие порывы редко случаются.

И Саша вдруг улыбнулся и взял резиновый эспандер, а ей захотелось поцеловать его за эту улыбку.

— Ты, наверно, раньше занимался спортом? Каким?

— Всем понемногу — и плавал, и на велосипеде гонял. Немного боксом…

— Вот что я не люблю, так это бокс. Что в голове останется, если по ней молотят, как по груше?

— Потому я и бросил его, — снова улыбнулся он. — А в последнее время просто качался на тренажерах, делать было больше нечего — или водку пить, или качаться… Вот Сергей — явно бывший спортсмен.

— Да? А Николай?

— Этот ходку имеет.

— Ходку? В смысле, он сидел?

— Уверен, сидел, и явно не за мочеиспускание.

Поначалу было естественно, что Матильда подает больному еду в постель, по первому зову несет чай, меняет влажные рубашки. Но время шло, и Саша почувствовал неловкость, что вынужден пользоваться ее услугами.

— Прекрати извиняться, мне с вами все же веселее, чем одной, так что расплачивайся разговорами, — шутила она.

Однако Матильду немного царапало, что он совершенно не стесняется ее. То ли так привык, что она обслуживает его, то ли не воспринимал ее как женщину. А вот ее тянуло к мужчинам… Или это просто после длительного одиночества, или

Менялы так подействовали, но каждый раз, меняя Саше белье, она чувствовала, как начинает колотиться сердце. Ах, как это не вовремя, не к месту… Что это она стала такой чувственной? Почему сейчас в этой глуши она видит в своих постояльцах мужчин, а не бесполых собеседников, как это бывало раньше? Ей все время хочется общаться с ними, даже немного флиртовать… А ведь они должны быть для нее просто товарищами по несчастью… Про себя она посмеивалась: похоже, у нее начался подростковый период — тот, когда впервые возникает интерес к противоположному полу, тот, что она пропустила в юности.

Но по мере выздоровления мужчины тоже стали вести себя с ней совсем не по-дружески. Однажды, когда она обтирала Александра влажной губкой, он вдруг взял ее руку и, накрыв своей теплой ладонью, прижал к себе.

— Вика…

— Что?

— Нет, нет, ничего… — он выпустил руку. — Я уже сам могу это делать…

Ну что же, сам так сам… Но если честно, ее совсем не тяготила забота о нем. А вот Николай, его неприятные привычки раздражали все больше. Особенно не нравилась его манера не закрывать за собой дверь в туалет. Матильда уже натыкалась на него. Распахнет дверь, а он сидит на унитазе с книгой в руках, читает. И ни тени смущения: «Заходи, Вика, поговорим!» Да еще его неуклюжие ухаживания: схватит за руку и держит, не вырвешь! Ладно бы что-то говорил, а то уставится и молчит.

— Ну и что ты меня держишь? — злилась она.

— А ты что, сама не понимаешь?

— Не понимаю…

— Не маленькая ведь.

Сергей, проходя мимо во время этой содержательной беседы, как-то обронил:

— Воркуете, голубки…

Неужели это похоже на воркование?

— Николай, прекрати эти свои штучки, надо что-то сказать — говори, но за руки меня не хватай.

— А за что можно?

Матильда оттолкнула его и вышла. Потом и Сергей как-то приобнял ее за плечи. Она сразу отстранилась, а он обиделся:

— Что, мне нельзя?

— А разве кому-нибудь можно? Я никому не позволяю себя лапать.

— А Николаю можно…

— С чего ты взял? Просто я хорошо воспитанна, а то давно бы уже врезала по уху…

— У-у, какая недотрога! — протянул он, но явно почувствовал себя неловко. — Как же ты замуж вышла?

— Ты путаешь: одно дело, когда ухаживают, другое — лапают от скуки или от того, что надеются на авось: вдруг обломится…

— Может, Николай и от скуки, а я нет…

— Да брось ты… Сколько вы уже здесь? Слишком длительное воздержание…

— С тобой трудно говорить…

— Вы все трое хвосты распушили, но ведь видно, что это только от безделья.

Кисти рук у Матильды постоянно ныли, и как-то она предложила все еще хромавшему Сергею сходить с ней к целебному источнику.

— Руки, конечно, можно опустить в воду, а как мне ногу засунуть? В такой мороз раздеваться? Это же практически надо будет сесть в воду.

— Источник теплый. Там, наверно, около воды вообще теплее.

— А туда далеко? Может быть, и меня дотащите? — вмешался вдруг Саша.