Три Мира Надежды
Шрифт:
– Нет, Игорь, тогда все было не так, совершенно иначе. И сейчас, на пороге смерти, ты, если очень захочешь, сможешь вспомнить тот день. Ты хочешь попробовать? Это совсем нетрудно. Вот так. Ты видишь это?
– Да, - прошептал умирающий, и черты его лица заострились еще больше.
– Я вижу…
– В год 7103 от Сотворения Мира запорожский Кош Базавлуцкой Сечи, ведомый Северином Наливайко, пришел под Луцк, чтобы хорошенько погулять там, отвести казацкую душу, побить и пограбить ненавистников всего доброго православного люда - заносчивых католиков-ляхов и верных им униатов-западенцев.
И, конечно же, посчитаться с тамошним епископом - Кириллом Терлецким.
и папе о принятии унии всем народом и клиром. Ты помнишь, Игорь?
– Да, я хорошо помню все это. “Кто желает за христианскую веру быть посажен на кол, кто хочет быть четвертован, колесован, кто готов терпеть всякие муки за святой крест - приставай к нам”, - так кричали наши послы на площадях городов и местечек. И сразу же запылали дома поляков, евреев и местной шляхты.
– “Лях, жид и собака - всё вера однака”, - смеялись вы, громя костелы и синагоги, вешая раввинов и ксендзов. Но хуже всего приходилось тогда бывшим “своим” - предателям православной веры, униатам.
– Да, поляков, турок, татар и даже жидов мы могли и пощадить. А пойманных тогда изменников-униатов мы вырезали всех - до последнего человека. Но этот презренный обманщик, этот иуда, Кирилл, сумел убежать от нас.
– Иуда никого не предавал, Игорь. Он сознательно, зная, что его имя будет проклято в веках, пожертвовал собой, выполняя волю Учителя. И не смог найти в себе силы жить без Него. Неужели ты
и в самом деле думаешь, что Бог был обманут человеком? Или, что Христос сам обманул и цинично использовал своего несчастного ученика? Иисус доверял ему больше других, и именно Иуда хранил деньги общины апостолов. Мог в любую минуту уйти с ними, не марая свои руки кровью Учителя. И он, в отличие от прочих, знал и понимал ВСЁ. А другие ученики не понимали НИЧЕГО. Видели и слышали, но не понимали. Даже на Тайной вечере, когда уже ничего невозможно было скрыть, когда Иисус, у них на глазах, отдал свой последний приказ, они не поняли. Об этом прямо написано в Евангелиях. А у тебя уже почти нет времени. Не надо ничего говорить. Не надо давать оценок. Просто лежи и вспоминай.
Даша встала и отошла к окну. А раненый послушно замолчал
и слабо застонал, снова увидев горящие дома в том богатом селе у тихой речки.
Основные силы Коша уже уходили на Слуцк и Могилев. Оттуда, из белорусской Речицы, напишет Северин Наливайко польскому королю Сигизмунду III письмо с просьбой отдать казакам пустующие земли между Бугом и Днестром ниже Броцлава, обещая взамен помощь в войне против татар и турок. Ответом будет огромное войско, посланное на казаков, предательство, пытки и жестокая казнь в Варшаве. Но пока еще очень силен был Северин Наливайко, и, непрерывно пополняющееся окрестными крестьянами, казацкое войско направлялось в восставшую Белоруссию. Однако слишком широко разбежались по округе казаки, и небольшие отряды запорожцев еще можно было встретить на Западенщине -
и на Волыни, и близ Ровно, и севернее Тарнополя. И Данила Третьяк с тридцатью казаками Дядьковского куреня тоже отстал, задержался в Выривской волости. И попутал тогда бес Данилу, польстился он на красивую дочь попа-ренегата - совсем молодую, белокожую и стройную черноволосую дивчину. Наивную дурочку, которая могла сбежать, да не сбежала, и не спряталась, а бросилась к нему в ноги - жизнь родителям и братьям вымаливать. Предупреждал же его старый товарищ Семен Покутинец, просил не задерживаться, уговаривал не засматриваться на сатанинское отродье, да где
и деньги, оружие, рухлядь всякая. Так было везде и всегда. Если местные мужчины настолько слабы и никчемны, что не способны свое имущество отстоять, пусть растят, кормят и воспитывают сыновей победителей. И те, когда вырастут и в силу войдут, своих матерей, сестер и дочерей не в пример лучше защищать будут. Вот только не вовремя затеял все это Данила Третьяк. Испуганная девчонка визжала, кусалась и царапалась, потом смирилась, затихла,
и лишь жалобно и тихо стонала, отдаваясь ему. И, хоть и была она униаткой, пожалел ее Данила, не стал убивать. Оставил лежать на окровавленной простыне с искусанными распухшими губами, судорожно сжатыми ногами и синяками на стиснутых ляжках. Перед тем, как уйти посмотрел еще раз на ее заплаканное лицо, высокую тонкую шею, небольшие твердые груди, подрагивающий впалый живот, стыдливо прикрывающую лобок маленькую ладошку, и почему-то грустно и нехорошо ему стало. Какие-то мысли, незнакомые, странные и ненужные, а слов нет, да и какие слова тут сказать можно. Только понял Данила вдруг, что не будет теперь ему жизни без этой, так некстати обиженной им, юной еретички.
“Хоть прямо сейчас с собой бери ее и уходи потом в сидни из сиромахов. Да ведь не выдержит она нашего пути, погублю, не довезу, помрет в дороге. Потом приехать забрать? Только бы выжила, не сотворила с собой ничего и не прибил никто”.
И так и не придумал, что сказать ей, как утешить, никогда не было так на душе тяжело, даже когда мать на его глазах умирала.
– Как зовут тебя?
– Оксана, - чуть слышно прошептала она, и снова тихо заплакала.
Молча снял Данила с себя заговоренный материнский крест, что удачу приносил и в беде уж столько раз выручал, и девчонке на шею надел, а ее маленький серебряный крестик себе взял. Вложил ей в руку тяжелый кошель с венгерскими золотыми дукатами, что у ковельского жида-ростовщика из тайника забрал - всю эту деревню на те деньги купить можно было. И окрестные хутора
в придачу.
– Это тебе. Ничего, проживешь, как-нибудь. И ни в чем нуждаться не будешь. Только спрячь подальше, не показывай никому, чтобы не отобрали. И… Если не даст мне Бог придти к тебе,
а мальчик вдруг родится… Данилой тогда назови… Ладно?
Не дождался ответа. Посмотрел на нее в последний раз, и вышел из хаты.
– Словно околдовала она меня, сам не понимаю, что нашло, простите, кого обидел зря, панове, - не глядя товарищам в глаза, хмуро сказал Данила Третьяк.
– Как вернемся, в церковь схожу
и пудовую свечу во спасение души своей поставлю. И, вот те крест святой, весь курень три дня не одной горилкой, но лучшим венгерским вином поить буду, хабар свой в шинке без остатка спущу, лишь бы вы зла на меня не держали.
“А потом сюда, за ней вернусь, и горе всем, кто в это время, без меня, попрекнет ее или обидит”.
Дорого же обошлась казакам та задержка. Потому что столкнулись они с уланской сотней коронного войска, что спешно вел на запорожцев Станислав Жолковский, замок которого и поныне можно увидеть во Львовской области. Два часа уходили они от них и наткнулись, в конце концов, на главные силы поляков. Три тысячи человек.