Три ночи с лицемером или Stolen Car
Шрифт:
– Ага, – невозмутимо киваю я. – На меня ночью зомби напал.
– Правда? Ого! Расскажи!
– Непременно, но позже, – одёргиваю я эту непоседу. – А сейчас идём на кухню, а то у мамы блинчики остынут.
– У-у-у… ну, расскажи! – Лил вкладывает руку в мою ладонь и послушно идёт следом, но продолжает настаивать на своём.
Должно быть, она тоже опешила от того, какой сегодня её папа, но в отличие от взрослых не теряется, а сразу берётся пожинать плоды.
– Расскажу по дороге в кафе… – снова повторяю я.
– Какое кафе? –
– Где мы будем есть мороженое…
Счастливый детский визг разносится по дому так звонко, что даже стёкла дрожат.
Что ж, дочурка выбрала себе подходящий образ, способности издавать такие звуки любая банши позавидует.
***
[1]Банши – существо из ирландского и шотландского фольклора, которое своим жутким воем предвещает смерть. Банши никого не убивает сама, но является предвестником беды и неким проводником души в загробный мир.
Некоторые источники описывают банши как жуткую старуху, другие – как прекрасную, но печальную деву. Чаще всего атрибуты банши: бледная кожа, длинные светлые или седые волосы и лохмотья.
В современных городах крик банши слышит только сам обречённый, а вот в старину крик адресовался прежде всего дому, очагу, замку, поселению и чаще его слышали те, кто проживал рядом с обречённым на смерть.
Называли банши и Прачками. Одним из обликов, в котором являлось смертным это существо, был образ плачущей женщины, стирающей в реке окровавленные одежды. Такие явления чаще случались накануне каких-то страшных событий, например, войны или мора.
Кстати, существовало поверье, что если прачке удалось отстирать одежду от крови, то у обречённого на смерть есть шанс избежать печальной участи.
12 Ночь вторая
Наша с дочкой шалость получает неожиданное продолжение.
На радостный вопль малышки Лил является Киран, мой старший сын, в костюме чего-то жуткого и зелёного, должно быть, орка или гоблина и в дурацкой маске. Она портит весь вид. И мы быстренько втроём решаем, что без неё будет лучше…
Через десять минут Киран становится обладателем серо-зелёного лица и шикарного боевого раскраса. Причём я рисую ему такие же грубо заштопанные шрамы, как и у меня. Вот так! Сразу видно, что мы родня.
Мальчик доволен. Теперь его образ куда круче, чем с несуразной маской.
Если в этом мире осталась хоть какая-то справедливость, мои дети непременно выиграют конкурс на лучший костюм к Хэллоуину! Мои дети… Да уж! Смешно.
Дальше-больше…
Онора не ругает нас за то, что мы без спроса залезли в её косметичку. Она вдруг тоже загорается этой идеей, заявляет, что не хочет быть бледным пятном на нашем фоне, и, дожарив блинчики, уходит рисовать праздничный макияж себе.
Нора
***
В итоге я еду в машине в компании симпатичной маленькой банши, сурового зелёного орка и обворожительной вампирши... А на мне самом строгий чёрный костюм – почти смокинг, галстук-бабочка и зловещие шрамы на лице. Ну, прямо семейка Адамс!
Мне нравится!
Это действительно так – мы сейчас не просто выглядим как семья, мы и есть семья.
Я искоса бросаю взгляды на свою жену и улыбаюсь слегка ошеломлённо.
Она невероятно соблазнительная, и улыбка на вишнёвых губах такая озорная и дразнящая. Я думаю о том, какие они на вкус, её губы… И на ум приходит сравнение с хорошим красным вином.
Ей идёт этот образ роковой женщины. Но искренняя, задорная улыбка идёт ещё больше. Я смотрю на неё, смотрю, смотрю… невольно отвлекаясь от дороги – благо, сейчас почти нет машин. Смотрю… и своим глазам не верю.
Впрочем, она, кажется, тоже. Онора поглядывает на меня с изумлением, будто пытается прочитать мои мысли и понять, куда исчез её муж, и кто этот незнакомец рядом. И она в своих размышлениях не так уж далека от истины.
А ещё, наверняка, гадает, что же я такого натворил этой ночью…
Ну да…косякдолжен быть очень серьёзным, раз Адам взялся играть роль примерного семьянина.
Ты права, моя дорогая – этой ночью я был очень и очень плохим мальчиком, я был дрянным мужем. И если уж говорить честно, дрянным мужем я был не только этой ночью, я им был всегда.
Сейчас я это очень хорошо знаю. Глядя на свою жену и детей, я не понимаю, как можно было быть таким идиотом. Как можно было добровольно отказаться от всего этого ради…
Нет, я даже не про Иту. Ведь Ита была не одна такая. Просто она задержалась на год. А сколько проскочило мимолётно, так что я даже имён не запомнил.
Я про всё это… сиюминутное, пустое, бессмысленное. Всё, чего так требовала внутренняя суть Адама, где давно уже свили гнездо три главных демона человечества: похоть, потребительство и тщеславие.
Меня как магнитом тянет к роскошной, полной достоинства и грации женщине, что сидит со мной рядом. Неужели это моя жена? И это её Адам считал заурядной, неброской и скучной до занудства?
Меня неожиданно захлёстывает волной досады и горечи. Впервые я понимаю, что не хочу это всё терять, что мне мало этих трёх ночей, после которых всё снова закончится. Понимаю, что никогда не забуду этот Самайн.
Я завидую Адаму, имевшему и не ценившему всё это, и ненависть к нему вонзается в моё сердце как ядовитый шип, проходит насквозь, тревожа свежую рану зазубринами отчаяния.