Три поколения

Пермитин Ефим Николаевич

Прошло, как показалось Алеше, гораздо больше часа, а заимки все не было. Алешу всегда поражало, как в тайге, где каждая поляна, каждый поворот реки были так неразличимо похожи друг на друга в ночной темноте, можно было безошибочно прийти на затерявшуюся заимку.

«Теперь-то уж, конечно, прошли ее…» И чем больше думал Алеша, по времени определяя пройденный от шалашей путь, тем больше убеждался, что сегодня, в тумане, они давно прошли заимку и идут не к ней, а удаляются от нее. Его давно уже подмывало сказать об этом Никодиму, но, представив насмешливую улыбку мальчика, он удерживался.

Вдруг Никодим с ходу остановился. Лыжи Алеши налетели на лыжи Никодима и лязгнули. В то же время Алеша услышал умоляющий шепот:

— Тише, миленькие! Тише!..

Только теперь Алеша увидел Настасью Фетисовну. Продрогшая, измучившаяся ожиданием, женщина задыхающимся от плача голосом рассказала, что случилось на заимке с дедом Мироном. Она ждала возвращения охотников в километре от выставленного на дороге часового.

— Я все слушала, все припадала ухом. Нет, не идут… Думаю: а если кружным путем, с другой стороны? Попадут в пасть к волкам…

Слезы лились из ее глаз, и она утирала их завязанной раненой рукой.

Алеша бросил птиц на снег. Злоба охватила его. Никодим тоже бросил тетеревов. Он стоял, задумавшись, и смотрел в сторону заимки.

— Бежать!.. В Чесноковку! За ночь дойдем, дорогу я знаю, — говорила Настасья Фетисовна.

И Алеше казалось, что самое лучшее — это бежать к партизанам в отряд…

— Батюшка… Как они его!.. — Настасья Фетисовна схватила руку сына, и спина ее затряслась.

— Не плачьте, мама, мы им, сволочам, покажем!..

В волнении Никодим не заметил, что он первый раз за всю жизнь выругался в присутствии матери.

— Успокойтесь, Настасья Фетисовна. Мы ворвемся и дорого отомстим за дедушку Мирона!.. — горячо подхватил Алеша.

— Тише! Где часовой, мама?

— За поворотом, на дороге, у реки…

— Пойдемте!

Никодим двинул лыжи прочь от заимки, Настасья Фетисовна и Алеша за ним. Убитые тетерева остались на снегу. Обратным следом Никодим прошел до узкого лога, где пролегала верховая тропа партизан. По ней он и повернул лыжи к заимке. У реки, за густыми пихтами, мальчик остановился, снял лыжи и воткнул в снег. То же сделали Алеша и Настасья Фетисовна.

— Придется ждать… К полуночи туман разгонит… Часовой задремлет… В избушке разоспятся… — Никодим говорил едва слышным шепотом.

От заимки долетело фырканье лошадей.

— Сидите тут! — приказал Никодим и пополз по тропке к избушке.

С каждой секундой черная точка на снегу уменьшалась. Через минуту Никодим пропал из глаз.

Алеша и Настасья Фетисовна настороженно вслушивались в звуки, долетавшие с заимки. От напряженного ожидания Алеша забыл о голоде, о морозе. «Сколько времени прошло? Час? Два? Где Никодим? Может быть, его схватили?..» Алеша тоже было хотел ползти к заимке, но Настасья Фетисовна удержала его. Юноша подумал, что женщина боится остаться одна, и подчинился.

Между тем туман действительно начал рассеиваться. Стал вырисовываться близкий берег реки. В низком сером небе появились просветы, усеянные звездами. Снег из синего сделался голубым, с горящими на нем, как светляки, холодными блестками кристаллов.

Бесшумно вернулся Никодим. Алеша и Настасья Фетисовна рванулись

к нему. Движением руки он удержал их на месте. В сумраке ночи лицо мальчика было плохо видно, но от небольшой крепкой его фигурки излучалась какая-то устоявшаяся прочность, покоряющая уверенность.

Никодим подошел вплотную, положил руки Алеше и матери на плечи, приблизил их головы к своему лицу, обдавая щеки горячим дыханием, зашептал:

— Старый часовой ушел спать. Новый, молодой, немного больше меня ростом, с винтовкой, с шашкой… Мерзнет, ходит у бугра по дороге взад-вперед… Лошади во дворе жуют сено. В избе горит огонь…

Никодим перевел дух и еще тише зашептал:

— Все гады храпят. Один гад не спит — трубку курит. Морда широкая, как лопата, на левой щеке шрам… Окно в избе разбито, подушкой заткнуто — смотреть неловко. Оттянул я подушку — морозом в избу ударило, огонь в лампе замигал. Гад голову поднял, насторожился, как гусак…

Во время рассказа Никодима Алешу била лихорадка. Пальцы сжались, лицо вспыхнуло, ему стало жарко.

— Часового убьем из винтовки, ворвемся в избу и…

— Тише! Да тише ты!.. — Уже по окрику Никодима Алеша понял, что мальчик осуждает его план.

Настасья Фетисовна смотрела в лицо сына не отрываясь. В глазах ее были и страх, и восторг, и любовь.

Никодим взял Алешу за руку:

— Пойдем!

И они пошли вниз по тропке к береговым пихтам.

— Встань тут! Да не сюда, а в тень! В тень встань… — и Никодим указал Алеше на противоположную сторону пушистой ели.

Алеша понял, что здесь он не заметен со стороны заимки, самому же ему отсюда видны и избушка, и двор, и часть дороги, идущей вдоль реки к повороту.

И теперь, как и на промысле, превосходство Никодима было настолько очевидно, что властный тон его у Алеши не вызывал даже чувства протеста. Настасья Фетисовна тоже подошла к ним, и все сели близко один к другому в тени ели.

— Часового надо убрать без шуму… Вы, мама, на лыжах лесом обойдите до бугра. И как выравняетесь против поворота реки, тихонечко высуньтесь из тайги и спустите с берега запасную лыжину. Для этого случая возьмите мою. Пусть он насторожится в вашу сторону. А чтоб дуром не напугался, не стал бы стрелять, негромко постоните, плач откройте: «Замерзаю… Ранена… Господин часовой! Спаси, Христа ради!..» Ты же, Алексей, — Никодим повернулся к Алеше, — останешься тут. И смотри за избушкой неусыпно: не вышел бы сменный часовой. Выйдет, поравняется с тобой — бей из дробовика в башку!..

Алешу испугал план Никодима. Он казался ему нелепым: послать Настасью Фетисовну в пасть к часовому! «А если он при первых же словах женщины выстрелит и убьет ее, поднимет тревогу?!..»

Но Никодим не дал ему времени для размышлений.

— Раздевайся! Снимай зипун и давай рубаху.

— То есть как — раздевайся? — не понял Алеша.

— Рубаху, верхнюю рубаху давай! — Никодим, сняв свой зипун, бросил его на снег. — А вы, мама, дайте мне вашу белую кофту, я и голову обвяжу…

Только увидев Никодима, оставшегося в белой холщовой рубахе, Алеша понял, что мальчик хочет ползти к часовому и маскируется под снег. Об этом Алеша где-то читал…