Три поколения
Шрифт:
Вдруг в тихом морозном воздухе Никодим услышал тяжелый топот, повернулся к штабу и обмер: по улице с обнаженной шашкой бежал казак Басаргин и на бегу делал знаки шашкой часовому.
Никодим схватил санки и кинулся к взвозу.
«К ребятам!..»
Казак был уже у пушек, когда Никодим покатился под гору. Но только неудержимо мчась с крутика, Никодим понял, что просчитался: орава ребят поднималась в гору, и на безлюдной реке он очутился один.
«Срежут из винтовки», — пронеслось в мозгу
Мальчик направил санки к руслу ручья, решив бежать к лыжам. Но голоса ребят замолкли, и Никодим почувствовал за спиной грозную тишину. Санки, теряя инерцию, остановились. Мальчик встал. С крутика мчался, упав на ребячьи санки, бородатый казак.
Никодим рванулся к руслу ручья, но глубокий снег остановил его, и он, набрав полные валенки снегу, пошел, озираясь на ходу, как настигаемый охотником олененок.
«Успею и шагом…»
И странно: страх перед Басаргиным пропал. Мысль работала отчетливо.
«Пройду до надува, разуюсь, валенки в руки — и бегом к лыжам. Меня снег выдержит — он загрузнет…»
До надува оставалось не более ста шагов. В длинном сарафане и шубейке идти по глубокому снегу было тяжело и жарко. Оглянувшись, Никодим увидел, что казак тоже поднялся с санок и шел его следом. Никодим побежал и на бегу стал снимать шубенку.
— Держи! Г-о-нча-ренко, держи! — услышал Никодим умоляющий голос Басаргина.
Мальчик повернул голову и увидел, что часовой, сбросив тулуп, успел забежать ему навстречу поперечной дорогой и стоял у пихты с винтовкой на изготовку.
Никодим вынул из-за пазухи широкий отцовский нож и, повернувшись, пошел на Басаргина. Седобородый великан стоял без шапки. Лицо его было потно и красно, точно исхлестанное веником. От головы, от спины шел пар.
С яра бежали ребятишки. На взвозе появился кавалерист. Никодим забросил нож далеко в снег. Воздух был так недвижен, что пар от казака поднимался прямым столбом, словно от тлеющего пня.
Глава LII
Басаргин наконец отдышался, подошел к мальчику и сорвал с головы его пуховый платок.
— Шагом марш! — скомандовал он.
Ребятишки оравой шли следом. Саночки Никодима одиноко стояли на снегу. Басаргин и их захватил с собой.
Мальчик шел, не поднимая головы. Он чувствовал, что из окон домов смотрят любопытные. Никакого страха не было в душе его, кроме жгучего чувства стыда и досады на самого себя, на нелепую свою горячность. Никодиму стыдно было перед отцом, храбрость и ловкость которого в разведке он ценил выше всего.
«Дурак! Влопался, как куренок во щи… — проклинал он себя. — А что, если сигануть через забор?»
Никодим косил глазами, но дворы кругом были полны народу.
«Сигану! Будь что будет!»
Он стал
Лица их были бледны, глаза расширены. Один из них, тот, что стоял часовым у лавки, обтирал о бабью кацавейку рыжую от крови шашку. Другой держал в руках выкрашенные фиолетовым карандашом валенки Васьки Жучка.
Мальчик взглянул на валенки и понял все.
«Помру, как Васька, а слова не скажу…»
— Поймал? — спросил один из колчаковцев.
— От меня разве уйдет! — засмеялся Басаргин.
Штаб был уже рядом, обитые железом двери лавки раскрыты настежь.
«Значит, и дядю Фрола, и всех…» Сердце мальчика болезненно сжалось.
— Я его сразу узнал, господин сотник. Это тот самый хлюст, который побил в окно троих наших на бандитской заимке. Я ихнего брата под землей увижу… — рапортовал Басаргин.
— Болван! Выйди вон! — сурово оборвал Басаргина красивый, румяный сотник.
Лишь только закрылась за казаком дверь, как офицер подошел к Никодиму и дружески положил ему белую, пухлую руку на голову.
— Откуда? Чей будешь, крошка?.. — наклонившись к лицу Никодима, отечески ласково спросил он.
Мальчик пытливо посмотрел на молодое румяное лицо сотника и стряхнул головой руку.
«Хитер, гад! Притворюсь глухонемым…»
— Я спрашиваю: ты чей, пузан, будешь? Чей, мой маленький мальчик? — еще участливее спросил офицер.
Никодим снова посмотрел сотнику в круглое, румяное лицо, в пышно поднятые усы и снова промолчал. Сердце его часто и громко било в грудную клетку.
— Глупый, глупый птенчик, как испугался… Ну, отдохни, погрейся, маленький… Молочка хочешь горячего? — Голос офицера стал еще нежнее, но Никодим стал бояться его еще больше.
— Басаргин!
Казак вырос перед сотником.
— Уведи мальчика. Покорми, согрей — ребенок совсем расстроен…
— Слушаюсь, господин сотник!
Широкое лицо Басаргина расплылось в глупой улыбке. Шрам на щеке казака подернулся лучиками морщинок.
— Пойдем! — Поликаха схватил Никодима за шею.
— Ну зачем, зачем так неосторожно, Басаргин! Малютка и без того напуган… — Серые глаза офицера укоризненно посмотрели на казака.
Басаргин втолкнул Никодима в маленькую комнатенку и закрыл за собой дверь на ключ. Обшарпанные стены комнатушки были забрызганы кровью, как в мясной лавке. Посередине стояла сосновая скамья, сиденье которой тоже было выпачкано кровью, точно на ней недавно свежевали овцу…
На столе в комнате сотника были зажжены две свечи. В голландке, потрескивая, пылали дрова. Сотник сидел у печки.