Три принца
Шрифт:
— М-м-м, — растерянно промычал я. Феилин, Иберик и Сималион напряглись и пытались разобраться в том, что происходит.
— Ты крепок, я вижу. Печать усталости не уродует твоё лицо. Сила в плечах чувствуется, — этот наглый прыщ натурально меня облапал. Хорошо хоть в важные места руки не совал, а то точно с ходу получил бы в нос. — Не желаешь заслужить привилегированное место в армии ЕГО, посвятив во благо церкви добрые дела?
Я не сразу понял, на что он намекает, но сразу отрицательно покачал головой, сопровождая кивание мычанием.
— Ты можешь заслужить место в первом десятке, — гордо
Я уже, было, собрался вступить в диалог. И, возможно, вправить мозги горе-рекрутёру.
Да мне не позволили.
— Наш друг не полон разума, — Сималион чуть ли не рот мне закрыл рукой. — Видишь, святой отец, мычит, руками разводит? Наказан он за многочисленные прегрешения. Привели мы его с братьями сюда, надеясь на прощение.
— Слаб духом, но силён телом, вижу, — святоша не желал сдаваться. — Вполне способен послужить святой церкви. Крепкой киркой ли, мотыгой или граблями. Ежедневные молитвы укрепят разум, а труд во славу ЕГО закалит. А вы, страждущие? Все ли грехи замолили? Заслужили ли истинное прощение?
Продолжать дискуссию было крайне опасно. Поэтому мы решили сбежать. Не так, чтобы мчать, аж пятки сверкали. А низко кланяясь, благодаря за помощь и святого отца, и церковь, и Фласэза милосердного. Нам вслед неслись заманивающие слова, но почему-то этот святой отец не погнался за нами следом. Видимо, был приписан к конкретному месту, сходить с которого права не имел.
— Это мы ещё легко отделались, — выдохнул мастер Сималион, когда мы уже заканчивали спуск, а перед глазами виднелась густонаселённая равнина. — Эти пиявки редко кого отпускают так просто. Шахты требуют рабочих рук. Как и каменоломни, впрочем. Везде такие крепыши, как милих, сгодятся. Да и — что скрывать? — нам бы тоже подыскали работёнку. Позволь мы только себя уговорить.
Часть 5. Глава 17. Та, которую похоронили…
— В сторону! В сторону! — уже не такие плотные потоки довольных паломников прижались к обочине. Сверху спускалась тяжёлая телега, запряжённая двумя крепкими лошадками. Но, в отличие от ранее виденных телег, гружённых телами, эта была загружена большой металлической клеткой. — В сторону, покаявшиеся! Пропустите тех, кого уже ничего не спасёт!
Недовольный гул сопроводил крик неизвестного храмовника, восседавшего на лошадке и двигающегося впереди телеги. Паломники зафыркали и принялись сквернословить в след телеге и нескольким бедолагам, жмущимся друг к другу в углу клетки. Эти бедолаги были грязны до отвращения, коротко стрижены и одеты в совершенные лохмотья.
Клетка выудила из недр моей памяти неприятные воспоминания. Подобную клетку я видел однажды и хорошо помнил детей, от страха забившихся в
И они, как мы очень быстро убедились, испытывали ужас не зря: в след телеге, несмотря на грозные окрики храмовника-сопроводителя, полетели куски грязи, камни и свежий лошадиным помёт. Решётка клетки возмущённо заскрипела, а люди внутри клетки завизжали и ближе прижались друг к другу.
Сразу я не смог разобрать пол этих бедолаг. Все они были стрижены одинаково и одеты в одинаковые лохмотья. Но когда я услышал женский визг, после попадания одного из камней точно в ногу, возмущение начало просыпаться. Безобразная сцена, свидетелями который мы стали, требовала вмешательства.
Но, наверное, провидение не позволило вмешаться.
Мы отпрянули вместе со всеми, когда нас попросили. А когда в клетку полетели камни, отошли ещё дальше. На самую обочину, практически. Но когда грязной короткостриженой женщине прилетело в ногу, а она вскрикнула и на мгновение окинула толпу злым взглядом, я обомлел. Я увидел лицо, узнал его и замер парализованной статуей.
Это была Мириам. Жена Фелимида, дочь Эоанита. Никогда и ни с кем я бы не спутал эту женщину, которую в глубине души уже давно похоронил. Никогда бы не принял за другую. Эти тонкие губы, эти странные брови, эта чудовищная схожесть с собственным отцом не позволила бы мне ошибиться.
— Фласэз милосердный, — сам того не желая, прошептал я. Рот мой закрылся с трудом, а ноги чуть не понесли за телегой.
— Ты что, Иван? — Сималион взял меня под руку.
— Иберик, — я оттолкнул Сималиона и схватил Иберика. — Видишь женщину в клетке? Узнаёшь её? Посмотри. Не может быть, чтобы я ошибался. Это же Мириам!
Парень испуганно посмотрел на меня, а потом скосил глаза и долго изучал удалявшуюся клетку. И чем дольше он смотрел, тем шире раскрывались его глаза.
— Она же мертва, — выдохнул он. А затем добавил еле слышно. — Она, милих. Она… Но как?…
— Идём следом! Живо! — шок уходил, клетка удалялась. И чтобы не потерять её из виду, я едва не побежал вприпрыжку.
Сималион и Феилин успели остановить меня прежде, чем я бы начал дёргать во все стороны тяжёлый замок на решётчатой двери. Перехватили, взяли под руки и оттащили подальше от совсем недобрых взглядов храмовников.
— Не горячись! — посоветовал Сималион. — Мы просто проследим за ней. Пока не стоит привлекать внимание.
Горячесть уходила, уступая место рассудительности. Прямо сейчас ломать клетку — не самая лучшая затея. Мы и так в этой счастливой толпе выглядим чересчур подозрительно. Не говоря уже про физическое состояние, добротные одежды и сытый вид. От подозрительных взглядов надо держаться подальше. Отслеживать маршрут и всё запоминать.
— Феилин, телега повернула дальше. Наверное, двинет на противоположную сторону холма, вне взглядов счастливых муравьёв. Давай-ка ты по правой стороне обогни холм и посмотри там, что к чему. Мы разделимся у будем следить за каретой. Из виду её не выпускать, ясно? Но и ведите себя осторожно, чтобы никто не пожелал задавать наводящие вопросы. В общем, не мальчики. Всё сами знаете.