Три принца
Шрифт:
Феилин, не по наслышке знакомый с таким понятием, как голод, до глубоких сумерек стоял в той очереди. Даже вернулся с наполненной миской. Но ни я, ни Сималион, ни Иберик не настолько проголодались. Хоть наши запасы подходили к концу, да и таскать их теперь приходилось на своём горбу, мы отказались жрать собственных лошадей.
Но потом, наверное, каждый из нас пожалел о подобном поступке. Ведь с голодом за эти пять дней пути мы тоже познакомились. И если бы не умелый охотник, который на этой скудной местности умудрялся приносить к нашему вечернему костру разновидности грызунов, с высокой долей вероятности с нами произошло бы то, что произошло со многими паломниками.
Церковь
Поэтому к пятому дню, когда на горизонте, наконец-то, показался тот самый огромный холм, на котором возвели тот самый знаменитый храм, в строю оставались лишь самые выносливые. Те, кто не справился с тяготами пути — в основном верующие люди в возрасте или слабые по болезни — рядами лежали на обочинах пыльной дороги. Протянувшаяся колонна понура брела по дороге вдоль пахотных полей, кои стали появляться с недавнего времени, и печально смотрела по сторонам. Видела равнодушных людей, гнувших спину на полях. Видела тела тех, в ком, как ни раз говаривали святые отцы, вера оказалась не так крепка. А желание покаяться и попросить Фласэза о прощении — недостаточно сильное.
Похоронные команды, конечно, очищали территорию. Грузили тела в телеги, увозили и сжигали где-то далеко. Помогали чудовищной депопуляции принимать ещё более чудовищные размеры.
В течение пути я ни раз задумывался над происходящим. И, бывало, желание забраться на ближайшую бочку с водой и показать свои возможности, возникало. Но разум раз за разом не позволял совершить ошибку. В мире, который и так умирает, всех я не смогу спасти. Да и не в том моя задача — накормить всех-всех-всех. Я не Иисус Христос. Моя задача посмотреть на эту часть мира своими глазами, всё-всё запомнить и завершить очень важную миссию. А потом… Потом, когда буду готов, вернуться. Вернуться, всё исправить и наказать за грехи истинных грешников, для которых жизнь человеческая не стоит ломанного гроша.
— Я хочу сказать вам честно, друзья мои, — обратился я своим попутчикам в день последнего ужина перед утренним рывком к главному храму всей страны. — Я разрушу здесь всё до основания. Сожгу все храмы этого мерзкого смирения. И ваше "Чудо" тоже, — кивком головы я указал в сторону горизонта. — Пусть даже это самый выдающийся памятник местной архитектуры… В мире, который хочет построить аниран, нет места подобному. Никакого паломничества ни к каким святыням больше никогда не случится. Здесь будут распахивать земли и мирно растить детей, а не собирать трупы по краям дороги. Поверьте, я никогда не забуду о том, что увидел. И никогда не прощу тех, кто за подобное ответственен.
Сималион, Иберик и Феилин горячо поддержали меня. Следопыта, виденные нами картины, доводили до слёз. Он смотрел по сторонам, видел, как падают измождённые люди, ругался и плакал от бессилия. Иберик и Сималион реагировали менее эмоционально, но со мной были согласны во всём. Мастер добавлял, что мужчина не должен так постыдно умирать. И соглашался, что перемены необходимы. С тех пор, как через собственное дитя милих доказал, что он избранный, Сималион будет готов
***
Очередная ночь прошла в криках. Кого-то где-то били. Кто-то задыхался, умирая. Но самые стойкие выдержали и дошли до конца. Теперь их ждала покаянная хода и, по заверениям даже самого занюханного святоши, несомненная индульгенция.
Поскольку я ни в какие индульгенции не верил и пришёл сюда не за этим, с самого утра был собран и внимателен. По плану, разработанному нами, первым делом необходимо было изучить территорию. Изучить пути отступления. Посмотреть, что из себя представляет то самое Чудо Астризии, и понять, как можно свалить отсюда к такой-то матери, желательно не привлекая внимания и не провоцируя погоню. Это потом мы планировали прочёсывать местность на предмет обнаружения иголки в стогу сена. Сначала надо было подготовиться.
Очередной марш-бросок со скоростью улитки колонна начала после скромного завтрака. Храмовникам кое-как удалось восстановить порядок и подравнять ряды. А затем, под подбадривающие крики восторженных святош, паломники двинулись навстречу местному чуду Света.
Главный храм церкви, построенный на тоннах костей и океанах крови, я оценил. Едва солнце выбралось из-за горизонта, перед глазами показалось во истину фантастическое зрелище.
Далеко-далеко по правую руку от главного тракта возвышалась длинная горная гряда. Горы выстраивались словно лестница к небу — от самой низкой до самой высокой, пик которой пропадал за облаками. Там, возле этих гор, даже с такого расстояния можно было рассмотреть очередной человеческий муравейник. Движение, строительство чудовищного масштаба, гигантские глыбы, на наших глазах падающие вниз. Там, как сообщил Сималион, находились золотоносные шахты, о которых я так много слышал и на которые опиралось благополучие церкви.
Но куда больше меня впечатлило то, что находилось прямо перед глазами.
Правильной пирамидальной формы холм возвышался над длинной плоской равниной. Цветущая равнина, сплошь покрытая зелёной травой, походила на муравейник не меньше, чем далёкие шахты. Но куда более фантастичнее обстояли дела на самом холме. Его будто обтесали миллионы рабочих рук. Проложили дорогу, спирально опоясывающую холм. Эта дорога извивалась от подножия холма до самой вершины. И там, на этой вершине, возвышалось просто невероятное сооружение — самый настоящий храм. Выстроенный то ли из мрамора, то ли из камня, покрытого известью, он начинался с площадки размером с футбольное поле, которая упиралась в длинные ряды ступеней. Затем шли толстенные колонны, вероятно с трудом справлявшиеся с весом, который на них обрушивался. Ибо финальной чертой этого сооружения являлся сложенный из камня знакомый символ. Бесполый символ человека, протягивавшего умоляющие руки к небесам. И руки эти протягивались так высоко, что, возможно, доставали до небес.
Ничего подобного я никогда не видел. Куда там Эйфелевой башне и пирамидам в Гизе, которые я видел своими глазами. Куда там колоссу Родосскому, часть времени на изучение подлинности которого я потратил в юные годы. Ничего не могло сравниться с этим монструозным памятником самолюбования местной церкви.
— Даже боюсь представить, сколько жизней Эоанит и Эвенет положили ради удовлетворения собственного величия, — пробормотал я себе под нос.
Но меня никто не слушал. Ни Сималион, ни Иберик, ни, тем более, Феилин, здесь никогда не были. Они изучали фантастическое зрелище выпученными глазами. На них главная достопримечательность Астризии произвела впечатление ещё более сильное, чем на меня.