Три прозы. Взятие Измаила; Венерин волос; Письмовник
Шрифт:
Она старалась никуда не уходить, да и уходить некуда, пила рябиновую настойку и караулила телефонный звонок. Время от времени поднимала трубку – гудок – телефон в порядке. Однажды вылетела нагишом из душа, чтобы успеть к звонку. Это Сонечка хотела рассказать ей про папины подарки.
Соня каждый раз возвращается вся увешанная подарками, и она подумала, что со временем он совсем перетянет ребенка на свою сторону.
Отчитывала его, когда привез дочку в воскресенье вечером:
– Я, получается, всю неделю зануда, пилю,
Заметила, что он все еще ходит в свитере, который она ему связала.
Соня пляшет на кровати, хвастается:
– Смотри, какие мне папа часики подарил. Слышишь? Как кузнечики!
Закричала на нее:
– А ну спать немедленно!
Засыпает не с новыми игрушками, а со своим облезлым тигренком.
Еще стал посылать Соне открытки с рисунками – лисы, зайцы, какие-то уроды с двумя головами, трехглазые, одноногие, все улыбаются, машут лапами, зовут. Сначала выбрасывала, потом перестала, когда заметила, что открытки пронумерованы. Соня прикрепляет их булавками к стене над своей кроваткой. Разговаривает с ними перед сном.
Варила Соне кашу на ужин, засмотрелась в окно, там прохожие тусклого окраса. Торопятся и не знают, что счастливы. Каша подгорела. Села за стол, положила голову на согнутую руку и заревела. Тут Соня вошла:
– Мама, чем так пахнет? Что с тобой? Ты плачешь?
Стала утешать, как взрослая, гладить по голове:
– Ну что ты, мамочка, ну подумаешь, каша!
Сонечка почти уже перестала мочить по ночам постель, а теперь, после его ухода, снова все началось.
Читали какую-то детскую книжку, а там девочка идет на блошиный рынок, где продаются старые куклы, и вдруг понимает, что куклы – это умершие девочки. Как можно такое писать для детей?
Ехали в поликлинику, и Сонечка вдруг спросила громко на весь трамвай:
– Мама, а папа ушел от нас из-за меня?
На каникулах они забрали Соню на неделю. Почти перестала выходить из дома, мусор не выбрасывала, посуду не мыла, простыню не меняла, белье не гладила. С пыльными зверьками мокрой тряпкой не сражалась, сдалась. Ей казалось, что это месть. С диеты перешла на шоколад. И это месть.
Волосы свисают грязными сосульками и пугают сединой.
Смотрела в зеркало на складки вокруг глаз, сухую кожу на щеках, увядающую шею. Женщина высыхает сначала изнутри, в душе, а потом снаружи.
Думала: как же так – вот вены разбежались ручейками по ногам, волосы на лобке седеют. А это уже давно началось расставание с телом.
Смотрела на свои портреты, развешанные по стенам, вспоминала, как позировала голая и он прерывался, чтобы целовать ее везде, и теперь спрашивала себя:
– Кто там на холсте? А я тогда кто?
Стала разговаривать сама с собой:
– Нужно открыть форточку и пойти
– Зачем?
– Затем. Для этого нужно хотя бы временно полюбить себя.
– Полюбить себя? За что?
Загадала – вот сейчас примет душ, приведет себя в порядок, оденется, накрасится, купит на остановке букетик цветов себе, и что-то произойдет.
Произошло.
– Ада!
Обернулась.
Ветеринар, к которому ходили с Донькой. Сонечка называла его доктором Айболитом. Всех излечит, исцелит добрый доктор Айболит! Девочке ведь никто не объяснил, что ему привозят здоровых кошек и котов, а увозят кастрированных, с вырванными когтями.
– Адочка, а вам свобода на пользу. Какая вы!
Все всё знают. Приобнял за талию, а раньше ничего такого себе не позволял. Ухмыльнулся нагло:
– А не поужинать ли нам вместе, раз такая встреча?
Подумала, что вот оно, чудо.
– Отчего же нет? Пригласите меня в ресторан и закажите что-нибудь дорогое!
Сидели в углу, окруженные зеркалами.
Официант все время стоял рядом, глядя на свое отражение, поправляя бабочку, одергивая манжеты.
Айболит рассказывал смешные случаи из практики. Она хохотала.
Официантка, собирая пустые тарелки, низко наклонилась над столом, позволяя заглянуть в глубокий вырез. Он заглянул. Улыбнулся, будто извиняясь, мол, что поделаешь, мы – рабы инстинкта.
– Когда всю жизнь занимаешься случкой да усыплением, поневоле сделаешься романтиком.
Спросила, выпив шампанское до дна и подставив бокал, чтобы налил еще:
– Если всю жизнь любишь одного, разве можно полюбить другого?
– Да ты спрашиваешь это уже третий раз!
– В третий раз?
Только теперь почувствовала, что уже давно пьяная.
Ей казалось, что все кругом догадываются, куда и зачем она сейчас пойдет.
Уходя, в зеркало увидела, как официант лизнул блюдо.
Когда вышли из ресторана, Айболит стал целовать ее в губы. Она повисла у него на шее и попросила:
– Только не ко мне!
Пришли к нему, он, надевая тапочки в темноте, шепнул:
– Не беспокойся, жена с детьми на даче.
Когда Айболит стал стягивать с нее трусы, она заревела и призналась сквозь слезы, что уже годы не спала с мужчинами. Он подумал: «Хорошо, значит, ничего не подцеплю».
Сопел и тужился, но никак не получалось.
Ушел в ванную и заперся.
Она ждала-ждала, потом оделась второпях и выскользнула из квартиры.
В голове мелькнуло – была бы зима, можно было бы напиться до потери пульса и замерзнуть на улице.
Страшно было не от смерти, а от того, что наступит после. Голую, ее будут осматривать, вспорют живот, чтобы убедиться в чем-то и так понятном.
Всего-то дел – принять порошочек.
Почему-то подумала, что вот в последний раз в жизни спускает воду в унитазе. Спустила еще раз.