Три Рождества, которые мы провели вдали от дома
Шрифт:
Все, кроме высоких черных башмаков на шнурках и серых фильдеперсовых чулок, было синим: рубашка, жакет, куртка, фуражка, даже нижнее белье.
Только бы все это не полиняло при первой стирке или, того хуже, прямо на ней! Тогда вся она станет синей, не считая кистей рук, ног ниже колен и лица…
Дейзи разглядывала свое обмундирование в стеклах витрин, пока они с Чарли шли в Уимслоу, где находилось отделение штаба ВВС. Дорога от станции заняла двадцать минут. Дейзи доводилось ходить пешком гораздо дольше, но не на каблуках и без чемоданчика.
– У кого-то дурное чувство юмора! – проворчала Чарли, растирая правую ступню, на которой успела образоваться мозоль.
Но они добрались до места, доложили о себе, их зарегистрировали, без промедления выдали им по новому комплекту формы и направили в казарму. Все происходило стремительно. Кого за это благодарить – ВВС или ВААФ?
– Как настроение, Дейзи? – спросила ее Чарли. Они пытались найти место для принесенной с собой одежды и для выданной формы. – У тебя странный вид. Вспомнила какую-то гадость?
– Не то что гадость, Чарли… У меня была хорошая подруга, она записалась в Земледельческую армию. Мы росли вместе, настоящие неразлейвода. У нее толком не было дома. Как только смогла, она написала письмо. Ей тоже выдали форму, и она очень радовалась, что все такое новое… Раньше я никогда не думала о том, что такое настоящая бедность. У моих родителей маленький магазин. Нас пятеро детей – то есть было пятеро, никакой роскоши, понятно, но нам всего хватало и даже оставалось, что отдавать таким, как Грейс.
– Где Грейс сейчас?
– В том-то и дело, что не знаю. Она написала всего один раз, пообещала писать еще, но не сдержала обещание.
– Через неделю Рождество. Может, она тебя поздравит? Господи, Дейзи, ты меня слышала? Через неделю Рождество, а мы торчим здесь, в самом, наверное, безрадостном месте во всей стране! Моя мать будет огорчена.
– Моя тоже не станет исполнять радостные гимны. Трудно петь «Возрадуемся», когда на душе скребутся кошки.
– Это мой любимый гимн, Дейзи, мы обязательно споем его вместе в нашем новом… – Она осеклась и оглядела десяток других коек, поверх которых громоздились чемоданы. – В общем, когда нас отпустят. Неужели нам не разрешат побывать на Рождество дома?
Но когда она на следующий день задала этот вопрос начальству, ответ был неутешительный, с напоминанием о военном времени.
– Если ваши родители постараются, Фиверстоун, они обязательно привыкнут к вашему отсутствию.
– Если мой папаша постарается… – буркнула Чарли немного погодя. – Ему что, поднять этот вопрос в палате общин? Вот возьму и позвоню ему! Этот пузырь сразу лопнет.
Дейзи даже не пыталась понять, о чем толкует ее новая подруга. Она снисходительно улыбнулась. Чарли ей нравилась, и она думала, что та отвечает ей взаимностью. Было бы ужасно почувствовать здесь одиночество.
Человека, восемнадцать лет прожившего в тесной квартире, огромная авиабаза не могла не напугать.
– Тот, кто прошел через английские частные школы, готов ко всему. Представь, еда, от которой мы здесь воротим носы, гораздо лучше той, за которую мои бедные родители отвалили целое состояние!
Большая часть первого дня ушла на урок строевой подготовки: их сразу начали учить маршу на выпускном параде («Как бы этот парад не стал похоронным!» – сказала острая на язык Чарли). К вечеру вся казарма буквально валилась с ног.
– Бедные Жозефина и Эмили совершенно не приспособлены для шагистики, – сказала Чарли в очереди в душ.
– Наверняка им можно как-то помочь.
– Вряд ли. У меня в школе была одна такая – совершенно безнадежная, но именно она покорила парня, о котором все мечтали. Этим летом они поженились. Жизнь продолжается!
– Этот грубиян, сержант, командовавший нами на плацу, нагнал на них страху, – не согласилась Дейзи, уверенная, что ловким девушкам жизнь улыбается чаще, чем неуклюжим.
Подошла ее очередь принять душ. Девушке, мывшейся в тазу с горячей водой в кухне, а из таза шагнувшей в местную общественную баню, эта часть военной жизни показалась настоящей роскошью.
– Петри, после тебя еще двадцать человек! – заорал голос за дверцей, и Дейзи вылетела из кабинки с мокрой головой, испугавшись, что дверцу оторвут.
Шагистика, или «строевой наряд», как называли это более опытные, не представляла трудностей ни для спортивной Дейзи, ни для подтянутой Чарли. Однако они не переставали недоумевать, зачем их муштруют, раз их заветное желание – приступить к настоящей работе?
– Не пойму, Чарли, как мне маршировать, сидя по пояс в моторе. Такие девушки, как ты, Чарли, с правильным разговором…
– С правильной речью, милая Дейзи, – перебила ее Чарли, с удовольствием исправлявшая ошибки подруги, неоднократно ее об этом просившей.
– Ну да, с речью… В общем, девушки с правильной… речью и с чистенькой кабинетной работой в Лондоне могут маршировать до посинения, а нам, остальным, подавай…
– Придется, – машинально поправила ее Чарли. – Пока вам, всем остальным, придется выполнять настоящую работу. Это вы зря, рядовая авиации ВВС второго класса Петри. Смею вас заверить, что я тоже буду выполнять настоящую работу вместо того, чтобы до посинения маршировать. Тем более что здесь и так все в синих тонах.