Три солдата
Шрифт:
Крисфилд взглянул вдруг на Эндрюса, который сидел на траве позади дома, глядя вдаль на поля пшеницы; дым от его папиросы подымался спиралями около его лица и белокурых волос. Он казался спокойным, почти счастливым. Крисфилд сжал кулаки и почувствовал, как ненависть к тому, другому человеку мучительно заволновалась в нем.
«Не иначе, как во мне дьявол сидит», – подумал он.
Окна были расположены так близко к траве, что бледный свет, проникавший через них в хижину, где стояла рота, принимал зеленоватый оттенок. Когда солдаты лежали на своих нарах, сделанных
Теплая дремота охватила Крисфилда. Из полевой кухни раздавалось пение человека. Молодые ласточки слабо чирикали над головой в своих слепленных из грязи гнездах. Время от времени раздавался шум крыльев, и по бараку проскальзывала большая ласточка. Щеки Крисфилда начали понемногу мягко гореть. Голова его склонилась на грудь, и он заснул. Он проснулся внезапно. В хижине было почти темно. В светлом прямоугольнике двери черным пятном выделялась высокая человеческая фигура.
– Что вы здесь делаете? – спросил низкий, раскатистый голос.
Глаза Крисфилда мигали. Он машинально поднялся на ноги – это мог быть офицер. Вдруг глаза его напряглись. Между ним и светом было лицо Андерсона. В зеленоватой полутьме лицо его казалось белым как мел. На нем особенно резко выделялись черные густые брови, сходившиеся на переносице, и темная щетина на подбородке.
– Почему вы не на учении с ротой?
– Я караульный при бараке, – пробормотал Крисфилд; он чувствовал, как кровь билась в кистях его рук и в висках, точно огнем обжигая ему глаза. Он смотрел в пол перед ногами Андерсона.
– Был приказ, чтобы вся рота выходила на учение, не оставляя никаких караульных.
– А!..
– Мы разберем это, когда вернется сержант Хиггинс. Помещение в порядке?
– По-вашему, выходит, значит, что я лгун, так, что ли? – Крисфилд вдруг почувствовал себя спокойным и веселым. Ему казалось, что он стоит как-то в стороне от себя и следит за тем, как сам приходит в ярость.
– Нужно убрать это помещение… Генерал может вернуться, чтобы осмотреть квартиры, – холодно продолжал Андерсон.
– Вы назвали меня лгуном, – повторил опять Крисфилд, вкладывая в интонацию всю дерзость, какую способен был передать его голос. – Вы, кажется, меня не помните!
– Помню. Вы тот молодчик, который пытался раз всадить в меня нож, – холодно сказал Андерсон, выпрямляя плечи. – Надеюсь, что вас немного приучили к дисциплине за это
– Я и не собираюсь делать это для вас!
– Извольте исполнять приказание, а не то худо будет! – закричал сержант своим низким, скрипучим голосом.
– Если я когда-нибудь выйду из армии, уж обязательно пристрелю вас! Довольно вы надо мной поиздевались!
Крисфилд говорил медленно, так же холодно, как и Андерсон.
– Хорошо, посмотрим, что скажет на это военный суд.
– Плевать я хотел на вас!
Сержант Андерсон повернулся на каблуках и удалился, теребя большими пальцами пуговицу на своей куртке. Послышался звук топающих ног и команда «вольно». Люди набились в барак, болтая и смеясь. Крисфилд тихо сидел на конце нар, не спуская глаз со светлого прямоугольника двери. Снаружи он видел Андерсона, разговаривавшего с сержантом Хиггинсом. Они пожали друг другу руки, и Андерсон исчез.
Сержант Хиггинс вошел в хижину, подошел к Крисфилду и произнес сухим, официальным тоном:
– Вы арестованы… Смолл, караульте этого человека; возьмите его ружье и пояс с патронами. Я сменю вас, чтобы вы могли пообедать.
Он вышел. Все глаза с любопытством устремились на Крисфилда. Смолл, краснолицый человек с длинным носом, свисавшим на верхнюю губу, смущенно поплелся к своему месту у койки Крисфилда и с шумом уронил приклад ружья на пол. Кто-то засмеялся. Эндрюс подошел к Крисфилду с тревожным выражением в голубых глазах и очертаниях худых, загорелых щек.
– Что случилось, Крис? – спросил он тихо.
– Да вот сказал тому ублюдку, что мне плевать на него – ответил Крисфилд прерывающимся голосом.
– Послушай, Энди, я, кажется, не должен никому позволять разговаривать с ним? – сказал Смолл виноватым голосом. – Не знаю, почему сержант всегда сваливает на меня всякую грязную работу.
Эндрюс отошел не отвечая.
– Плюнь, Крис, они ничего тебе не сделают, – сказал Джедкинс, добродушно улыбаясь ему из-за двери.
– Плевать я хотел на то, что они сделают, – снова сказал Крисфилд.
Он лег на свою койку и уставился в потолок. Барак наполнился суетой уборки. Джедкинс подметал пол веником, связанным из сухих веток. Другой солдат сбивал штыком гнезда ласточек. Слепленные из грязи гнезда покатились и упали на пол и за нары, наполняя воздух летающими перьями и запахом птичьего клея. Маленькие, голые тельца с оранжевыми клювами мягко шлепнулись, ударившись о доски пола, и остались лежать там, издавая слабый задыхающийся писк, в то время как большие ласточки с короткими, пронзительными криками летали взад и вперед по хижине, то и дело ударяясь о низкую крышу.
– Послушай, подними-ка их, трудно тебе, что ли? – сказал Смолл, обращаясь к Джедкинсу, который выметал маленьких разевающих клювы птенцов вместе с пылью и грязью.
Плотный человек нагнулся и поднял птенцов одного за другим, с нежным выражением поджимая губы. Из его ладоней, сложенных в форме гнезда, вытягивались длинные шеи и разинутые оранжевые рты.
Эндрюс, стоявший в дверях, подбежал к нему.
– Хелло, Папаша, – сказал он, – что это?
– Да вот поднял их!