Три версты с гаком. Я спешу за счастьем
Шрифт:
— Покажите, что вы рисуете?
— Неинтересно…
— Зачем же рисовать, если это неинтересно?
— Хотите — вас напишу? — предложил Артём.
— Нет, — сказала она.
Артём раскрыл альбом и, взглянув на чистый лист, сказал:
— Я вас уже написал…
Таня захлопнула крышку и, нырнув под барабан с тросом, очутилась на участке Артёма.
— Покажите! — потребовала она, видя, что он прикрыл рукой альбом. — Наверное, уродка? Да?
— Наоборот, красивая…
Таня подошла ещё ближе и, глядя ему в глаза, попросила:
— Ну, пожалуйста!
Артём раскрыл альбом: там ничего не было.
— Я не
— Вы любите сами обманывать, — поддел Артём.
Сердито загремев ведром, Таня прицепила его к тросу и, придерживая весело закрутившуюся, отполированную вертушку, опустила в колодец. Послышался всплеск — это ведро ушло на дно. Артём хотел было помочь, но она отрицательно покачала головой.
— Далеко вам за водой ходить, — сказал Артём, причём без всякого умысла.
Она мельком с усмешкой взглянула на него и взяла ведро за дужку. Покачиваясь, понесла к детсадовской кухне.
— Здесь сестра моя работает, — не оборачиваясь, сказала она. — Я ей иногда помогаю… А вы подумали, что я пришла на вас посмотреть?
— Приходите ещё, ладно?
— Зачем, интересно?
— За водой, конечно, — сказал Артём.
Она через плечо бросила на него насмешливый взгляд и, ничего не ответив, скрылась в дверях кухни.
Глухо и грозно заворчал гром. Солнце наполовину скрылось за сизыми, с поволокой облаками — гонцами грозы. Стрижи спустились с небес и не так уж рьяно кружили над самым куполом башни. Туча наглухо закрыла полнеба. Она была какая — то необычная: надвигалась из — за бора, клубилась, заворачивалась внутрь, втягивая туда зазевавшиеся облака, поминутно меняла оттенки. Но пока ни одна молния не отпечаталась на её рыхлом боку.
Посёлок притих перед большой грозой.
Обычно гроза обходит Смехово стороной. Засинеет вокруг, молнии то тут, то там полосуют, раздирают небо, грохочет, сотрясая землю, гром, а дождя нет. В каких — нибудь полутора километрах под косыми струями дождя полегла высокая трава, пляшут фонтанчики на шоссе, глядишь — уже побежали по канавам да тропинкам ручьи, а в селе сухо. Не хочет почему — то дождь проливаться над Смеховом.
Может быть, старухи у бога вымолили дождь или колдуньи наколдовали, но на этот раз туча остановилась как раз над Смеховом.
Капли яростно застучали по крышам домов, свёртываясь в пыли, дробно упали на дорогу. Красная крыша водонапорной башни загудела, как колокол. Голубоватый яркий грозовой разряд один, второй и третий раз будто играючи соприкоснулся с растопыренной лапой громоотвода. Треск, ослепительная зелёная вспышка — и враз присмиревшая молния огненной змеёй утекла по витому проводу в землю.
Артём стоял под навесом и смотрел на башню, дожидаясь ещё одного разряда. Ударило где — то рядом, за старым клубом. С застрехи вразнобой брызгали струи. Дождь плясал на потемневших брёвнах, лопотал в лопухах, звучно долдонил в дно перевёрнутого у колодца ведра. Какая — то глупая курица, застигнутая врасплох, спрятала голову под большую щепку. Дождь молотил по перьям, хвост вздрагивал, но курица терпеливо стояла на полусогнутых скрюченных ногах и не двигалась.
Майская щедрая туча зараз рассчиталась за все долги.
3
Дом протекал. Тяжёлые капли срывались с потолка и шлепались на крашеный пол. В сенях капли со
Артёма переполняло чувство радости. Неожиданно для себя во все горло затянул; «Ревела буря-а, гром греме — эл…» И умолк, взглянув в сторону детского сада. Во дворе никого не было. Детишки со своими воспитательницами сидели в комнатах и, слушая шум дождя, разучивали новую песенку. А покинутые деревянные лошадки сиротливо мокли на детской площадке.
Давно Артём не чувствовал себя так хорошо. В городе его последнее время одолевали совсем другие чувства: усталость, опустошённость, утрата веры в себя. В такие дни хотелось напиться или уехать куда — нибудь. А куда — нибудь — это снова город, приятели, мимолётные знакомства. А потом и оттуда хотелось поскорее уехать… Иногда, валяясь на неубранной гостиничной койке, далеко — далеко от дома, он думал, что жизнь сыграла с ним злую шутку: почему до сих пор он не встретил девушку, на которой смог бы жениться? Бывая в гостях у женатых приятелей, Артём с горечью ловил себя на мысли, что он завидует их семейной жизни, пускай даже мещанскому, уюту. Как это, наверное, здорово, когда кто — то заботится о тебе, ждёт… И даже жалобы приятелей на жён, которые не дают им как следует выпить, пилят за это, казались ему детскими.
Дождь кончился, но ещё долго слышалось шуршание капель в сенях, на чердаке. Артём перегнулся через перила крыльца и увидел себя, будто в зеркале, в большой деревянной, переполненной водой бочке. Широколобый, чернобородый, в серых глазах живой блеск. Довольно живописная личность. Подмигнув своему изображению, он бросил в бочку подвернувшийся под руку камень: вода заволновалась, и изображение исчезло.
Бороду Артём отпустил два года назад, когда был с ихтиологами в длительной экспедиции в Хибинских горах. Тогда все мужчины, кроме начальника экспедиции, отпустили бороды. Портреты этих озёрных бродяг, написанные Артёмом, были опубликованы в журнале «Смена». Кто — то сказал, что борода идёт Артёму, но он не потому оставил её.
Во — первых, не нужно каждый день бриться, во — вторых, если раньше, над чем — нибудь задумываясь, он терзал свой многострадальный нос (как — то в детстве его перебили палкой в неравной драке), то теперь накручивал на палец бороду, пощипывал усы.
За девушками он ухаживать не умел, тем не менее нравился многим, хотя сам искренне удивлялся этому. От него — рослого, крепко сколоченного — веяло силой. А в серых глазах, особенно когда он задумывался, появлялась несвойственная его мужественному облику нежность.
С крыши все реже срываются тяжёлые капли. На край бочки приземлился воробей и, озорно поглядывая на Артёма, стал пить, смешно приседая на ногах — спичках. В огороде заквохтали куры. Отворилась дверь детсада, и высокая русоволосая воспитательница оглядела притихший, искрящийся дождевыми каплями двор, раздумывая: выводить на мокрую площадку свой выводок или подождать, когда солнышко выглянет?..
Когда Артём заколачивал окна, он думал, что ночует здесь последнюю ночь, а утром вот взял и оторвал доски напрочь. Друзья его уже в Паланге, а что ему делать летом в Ленинграде? Можно пожить и в деревне, а там видно будет… Во всяком случае, дом продавать не стоит. Не так уж и далеко Смехово от Ленинграда — за полдня можно добраться. Поживёт он здесь, попишет иа пленэре…