Три версты с гаком

Козлов Вильям Федорович

Произошла вот какая история.

В каждом селе есть свой юродивый или дурачок, свой добрый человек и злой. Доброго все любят и уважают, никогда плохого слова не скажут, а злого, недоброго сто­ронятся, стараются с ним не связываться. И длится это долгие годы. Таким недобрым человеком считалась в Смехове Степанида Петрова — рослая моложавая женщина с гладкими черными волосами. Говорят, смолоду была за­видной красавицей. А замуж почему-то вышла за незамет­ного тихого мужика — Терентия Петрова. Человек он был хороший, и люди его уважали. Ни с кем не вступал в споры, сильно не напивался, никогда не шумел и не буя­нил.

И вообще за всю свою жизнь ни разу никого не оби­дел. Правда, говорят, он еще и смолоду трусоват был. Когда два кулацких сына подкараулили секретаря

комсо­мольской организации Михаила Абрамова — дядю Ар­тема, — присутствовавший при этом Терентий, бросив приятеля, убежал. Абрамова подобрали на земле

с один­надцатью ножевыми ранами. Выжил Михаил Андреевич и, надо сказать, простил Терентия, хотя былой дружбы между ними уже не стало.

Степанида же, наоборот, была баба напористая, горлас­тая. Ей ничего не стоило схватиться на улице с соседкой из-за любого пустяка. И тогда ее высокий чистый голос вздымался над Смеховом, как клаксон «скорой помо­щи». Поговаривали, что Степанида иногда и Терентия по­колачивает. А тот убегает от нее в баню, что на задах их большой усадьбы, и, запершись, страдает в одиночестве. Пережидает там бурю.

Неприязнь людская — она как капля: постепенно на­полняет бочку, а потом приходит момент, когда эта самая бочка переполняется. Такой последней каплей и была история с курицей...

Степанида, несмотря на свое могучее здоровье и му­жицкую силищу, не любила утруждать себя тяжелой ра­ботой по дому. Эту работу у нее выполняла Настасья Се­лезнева, женщина безответная и услужливая. Мыла полы, стирала белье, чистила хлев. Причем денег Степанида ей не давала. То угостит обедом и вина на стол выставит, то отдаст какую-нибудь ненужную вещь, вроде кастрюли без крышки, старую шерстяную кофточку, прихваченную молью, или сунет десяток яиц. У Степаниды было штук

сорок кур и два самых драчливых в поселке петуха, кото­рые, случалось, даже на людей наскакивали.

Настасья, вдова с военных лет, любила немного вы­пить. Выпивала она тихо, никому не досаждала. Выпьет вдова Настасья — и домой, в свою вдовью постель.

Так и в тот раз: вычистив хлев и вымыв полы у Сте­паниды, она отобедала и собралась домой. Было у нее с собой эмалированное ведро с крышкой. И тут Степанида вдруг расщедрилась: взяла да в ведро положила курицу. И крышкой прикрыла. Бери, мол, Настасья, за все труды свои и помни мою, Степанидину, доброту. А курицу нын­че же зарежь, вроде бы она малость захворала.

Настасья растрогалась и даже всплакнула в платочек. Не часто баловала ее прижимистая хозяйка такими по­дарками. Поблагодарив Степаниду, взяла ведро с курицей, и домой. По дороге то ли немного развезло вдову после красненького вина, которое выставила на стол хозяйка, то ли споткнулась, но случилось так, что ведро выскольз­нуло из рук и упало на дорогу. Курица с криком выско­чила из ведра и припустила по улице. И тут эту чудом спасшуюся хохлатку опознала Татьяна Сидорова, которая разыскивала ее с утра. С помощью доброхотов поймав ку­рицу, Татьяна сразу же обнаружила на ней свою черниль­ную отметину.

Естественно, она и очевидцы этого факта заинтересо­вались, как Татьянина хохлатка попала в Настасьино ведро.

Бедная вдова стала клясться, что эту курицу ей только что дала Степанида за работу.

Может быть, это пустяко­вое дело и не получило бы такой громкой огласки и тем более не дошло бы до товарищеского суда, но была суб­бота и народу на улице было много. Степаниду не лю­били, и кто-то предложил пойти к ней и выяснить, что это за мода дарить людям чужих кур.

Как говорится, чем дальше в лес, тем больше дров. Народ хлынул к дому Степаниды — кто любопытства ра­ди, кто от нечего делать, а кто с тайным умыслом вывести наконец ненавистную Степаниду на чистую воду.

Суд был показательный, и судили Степаниду не за не­счастную курицу, которая вместе со своими товарками, давно забыв эту пренеприятную историю, клевала всякую дрянь на дороге, — судили Степаниду за то, что она жад­ная, нечестная, мужика затыркала сплетничает, обли­вает всех грязью... Судили за зло. И судили зло. Никогда за всю свою жизнь Степанида не слышала столько горь­ких слов от односельчан. И главное, никогда Степанида не думала, что эти люди, с которыми она и разговаривала-то сквозь зубы, когда-то будут ее судьями. Многое при­помнили Степаниде, многое такое, что она и сама-то по­забыла.

Председатель товарищеского суда пенсионер Логинов вынужден был напомнить односельчанам, что суд раз­бирает дело о курице, а не жизнь Степаниды Петровой. Когда вернулись к курице, дело пошло быстрее.

Заключительное слово обвиняемой было коротким и безапелляционным: «Я ничего не знаю, я ничего не ве­даю... Курицу в глаза не видела и видеть не хочу. У меня своих сорок штук, можете пересчитать. А как она попала в ведро Настасьи, той лучше знать».

Приговор суда был еще короче: оштрафовать Степаниду Петрову за неблаговидные дела на пятьдесят рублей.

И тут Степанида, известная своей скупостью на все село, не выдержала. Она вскочила со скамейки и, обер­нувшись к публике, с жаром произнесла:

—- Люди добрые, где ж такое видано-слыхано? Татьяниной курице-то — поглядите, какая она тощая — в ба­зарный день красная цена три рубля! Нету моего согласия на такое вопиющее безобразие, нету! Буду самому глав­ному жаловаться!

После суда разбушевавшаяся Степанида вышла из клуба первой, с высоко поднятой головой. Но оценить ее героизм мог лишь один муж Терентий, который весь про­цесс тихо просидел на задней скамье, свесив на грудь свою круглую лысую голову. Он шел вслед за своей так неожи­данно прославившейся женой на почтительном расстоя­нии и с тоской думал, что сейчас ему придется выслу­шать все то, что жена не высказала на этом интересном процессе.

4

Заканчивал работу Гаврилыч ровно в половине вось­мого. И тут его не могла удержать на месте никакая сила. Получив деньги, он, как ракета, устремлялся в сельпо, которое закрывалось в восемь. Там его уже дожидались дружки-приятели. Гаврилыч один в общем-то пить не лю­бил. Человек он был широкий, щедрый и охотно угощал всех, кто подворачивался под руку.

Рассказывая о злоключениях Степаниды, Гаврилыч рубанком строгал доску для двери. Солнечный луч запу­тался в ворохе стружек. Лицо Гаврилыча сосредоточенное, но глаза задумчивые. В седой щетине поблескивают опил­ки. Брился плотник один раз в неделю — в пятницу, пос­ле бани. Надевал навыпуск синюю сатиновую косоворот­ку, новые хлопчатобумажные галифе и неизменные кирзо­вые сапоги с завернутыми голенищами.