Три выбора
Шрифт:
Так как же объяснить, что именно она
Усвоила сюжет, проникла в содержанье,
Пленилась фабулой, героя приняла,
Замысловатую интригу в толк взяла,
Желая Бедняку не краха, а победы?!
…С секретаршей Александр Еремеевич и говорить не стал – ее слабого порыва остановить «эту громадину» он даже не заметил – видеть эту девочку не входило в его планы. Вломился он в приемную с такой скоростью,
Тамара Николаевна, в приталенном жакете с узкой короткой юбкой, с губами, накрашенными модной помадой French rose, сидела за столом и читала какую-то бумагу. Она строго и удивленно глянула на ворвавшегося в кабинет посетителя, но мгновенно узнала его, и взгляд ее смягчился. Более того, если бы это не была она – «железный» зам. Начальника Отдела сбыта! – можно было бы предположить, что в этом взгляде промелькнули искорки испуга. Но в данном случае это точно не было испугом, скорее – охотничий азарт.
Мрачно взглянув на нее, Александр Еремеевич сказал:
– Простите за то, что без стука… Уж очень хотел Вас видеть.
Такая откровенность обезоружила Тамару Николаевну. И она показала рукой на свободные кресла перед ее столом, приглашая Александра Еремеевича и Илью Давидовича садится.
– А почему так мрачно и так срочно? – спросила она. И, не дожидаясь ответа, продолжила:
– Кофе или чай? Вы ведь прямо с поезда, даже в гостиницу не заехали, судя по тому, что морковский пришел полчаса назад, а самолет прилетит только завтра утром.
Илья Давидович провел рукой по щеке и в тон ей добавил:
– И в поезде не работала электрическая розетка для моей модели «Браун», а Александр Еремеевич пожадничал и не дал мне станок… Кофе крепкий и без сахара.
Тамара Николаевна пододвинула к себе коробочку громкой связи и сказала:
– Два крепких кофе морквичам и мой чай.
Александр Еремеевич поддернул брюки, выпрямил спину и снова стал Карлссоном шестьдесят четвертого размера. Мрачность оставила его, но он по-прежнему был серьезен и собран:
– Понимаете, Тамара Николавна, когда мы с вами здесь говорили в последний раз, я серьезно решил «дружить семьями», настолько Вы мне понравились, несмотря на свою молодость.
Тамара Николаевна улыбнулась, и прервала серьезный тон Вольского:
– Не пытайтесь разуверить меня в вашей искренности, Александр Еремеевич, не говорите мне, что вам не нравятся молодые женщины!
Александр Еремеевич понял, что опять экспрессия в его речи затуманила смысл, и попробовал – не очень удачно – выбраться из сплетенной им самим словесной паутины, поспешно пояснив:
– Я в том смысле, что увидел в вас прежде всего опытного и разумного руководителя…
Тут ему на помощь пришел Илья Давидович:
– Но отчет о командировке начал с описания женщины «приятной во всех отношениях», причем не забыл упомянуть о вашем замечательном жакете в стиле «Шанель»…
На последней фразе Ильи дверь кабинета открылась и вошла секретарша с подносом, на котором дымились три чашки. Услышав, что разговор идет «в домашнем ключе», она решила поддержать его, сказав:
– Тамара Николаевна очень тонко чувствует стиль. Она по духу своему «француженка»
Было видно, что Тамаре Николаевне нравится ход разговора, но она, как действительно «опытный руководитель» и умная женщина поняла, что обсуждение ее достоинств уже дошло до грани допустимого и пора переходить к сути вопросов, заставивших Вольского мчаться к ней из Морквы:
– Спасибо, Катюша… Объяви в приемной, что у меня совещание и пусть подождут минут пятнадцать, – сказала он уходящей секретарше и, обращаясь уже к Илье и Вольскому, спросила:
– Так в чем дело?
И Александр Еремеевич, уже полностью владея собой, рассказал, что ее письмо вызвало у руководства нашей фирмы вполне понятное недоумение, поскольку никаких оснований для подозрений в наш адрес мы не давали, да и объективно непонятна позиция Магнитограда – мы ведь платим предоплату. А само письмо вызвало недоверие к нам со стороны банка и получать кредит стало гораздо труднее. И завершил изложение ситуации прямым вопросом, заданным им специально, чтобы Илья Давидович мог слышать ее ответ:
– Так что же в моем поведении настолько насторожило вас, что вы написали это письмо в наш банк?
Тамара Николаевна слушала очень внимательно и как будто что-то вспоминала. Услышав вопрос Вольского и прекрасно поняв положение Александра Еремеевича, она, «желая Бедняку не краха, а победы», сказала, глядя в сторону Ильи:
– Если в отчете о командировке Александр Еремеевич говорил обо мне, как о «даме, приятной во всех отношениях», то я, в разговоре со своим начальником, характеризовала его как «нового бизнесмена из старых морквичей», имея в виду издавна известную морковскую щедрость и деловитость. Так что ни лично Александр Еремеевич, ни ваша фирма у меня никаких сомнений не вызывают. И никакого письма в ваш банк я не подписывала. К тому же и право подписи у меня было только в течение недели, пока Глеб Сергеевич, мой начальник, был в отпуске, а вернулся он на второй день после подписания мною договора с вами.
Илья Давидович полез в портфель и достал ксерокопию письма. Тамара Николаевна прочла его и удивленно сказала:
– Да, это моя подпись. И бланк наш, комбинатовский. И даже текст этот был у меня в руках…
С каждой ее фразой фигура Александра Еремеевича уменьшалась. И к концу этой серии реплик его Карлссон уже был «представительным мужчиной» солидного, но отнюдь не выдающегося пятьдесят восьмого размера.
Однако следующая серия высказываний Тамары Николаевны вызвала обратный процесс:
– Но я его не подписывала! С этой бумагой приходил ко мне один наш старый партнер из Челядьевска, Савелий Ильич, и что-то такое говорил о том, что нас, дескать, обманут, что верить «первым встречным» нельзя… Но я же уже видела и Александра Еремеевича, и Георгия Евгеньевича – о нем, кстати, спрашивал Рашид Фархутдинович из техотдела – и в глаза поглядела, и конфеты ваши морковские уже попробовала – вкусные были конфеты, понравились мне они… Какие же вы «первые встречные»? И я порвала тогда эту бумагу, а Савелию Ильичу посоветовала не мутить воду, а добросовестно работать с солидными морковскими партнерами… Но, вероятно, что-то тут Савелий все же «нахимичил»… Мы, конечно, пошлем в ваш банк разъяснение о том, что просим считать это письмо недоразумением и не придавать ему никакого значения, а уж с Савелием Ильичом разбирайтесь сами…