Три Ярославны
Шрифт:
И, взмахнув мечом, укладывает разбойника и делает знак варягам. И они, оставив Феодора с верблюдами, бесшумно бегут в сторону деревни. И луна, ушедшая за тучу, скрывает их во тьме.
Утром Чудин-воин медленным шагом возвращается на коне из Кесарии, куда провожал Роберта Дьявола.
Он подъезжает к мосту и видит, что вдоль дороги стоит множество острых колов с насаженными на них людьми и некоторые из них ещё живы, но не могут ничего сказать. А под каждым написано на дощечках греческими
Оглядывается вокруг Чудин, и нет никого, кто бы объяснил ему, что это значит. Но видит невдалеке расходящийся дым и скачет туда.
Там уже догорает пепелище деревни. Бегают по нему и воют собаки и бродят куры с палёными перьями, женщины роются в пепле, ища уцелевшие пожитки, и только неразумные дети со смехом забавляются головешками.
Чудин подъехал и спрашивает женщину, что здесь случилось. Она же, видя его богатый византийский плащ, смотрит на него с великой ненавистью и говорит:
— Спроси у своих, зачем они сожгли нашу деревню и посадили всех мужей без разбора на колы, а нам запретили под страхом смерти снять их и похоронить.
Тут другие женщины с плачем и проклятьями стали окружать Чудина, и он понял, что ничего здесь не узнаешь, и поскакал в Иерусалим.
Вот он находит Харальда во дворце Ирода и спрашивает:
— У моста на Иерихонской дороге — твоих рук дело?
— Моих, — отвечает Харальд. — Жаль тебя не было с нами, славная вышла ника.
— Кто? — спрашивает Чудин.
— Ника, по-гречески «победа», — отвечает Харальд. — Теперь попрячутся разбойники, на колу не больно удобно сидеть.
Чудин говорит:
— Разве ты забыл, что царь греческий разрешает казнить только по суду, и не смертью, а ослеплением?
— Здесь не Миклагард, — говорит Харальд. — И суд здесь я.
Чудин спрашивает:
— А деревню зачем пожёг?
Харальду не понравилось, что Чудин его допрашивает, ибо не первый раз были у них такие разговоры. И он отвечает, собравшись уходить:
— Тебя спросить забыл.
Чудин говорит ему:
— Дети малые остались без крова и бабы — они в чём виноваты?
Тогда Харальд возвращается и говорит Чудину, отвешивая каждое слово:
— Василевс послал нас сюда, чтобы истребить в Палестине разбой и грабёж, и мы взялись за это дело. А ты знаешь, Харальд за что берётся, всё доводит до конца. Без крови драки не бывает.
— Кровь крови рознь, — говорит Чудин. — И мера рознь мере.
— Слишком умно говоришь, — отвечает Харальд.
— Могу проще сказать, — говорит Чудин. — Заставь дурака молиться, он лоб расшибёт.
Харальд вспыхнул и говорит:
— Вот что, Чудин. Хоть ты мне по оружию товарищ, но надоел своими советами и поучениями. Не нравится тебе со мной, я тебя не держу.
Чудин говорит:
— Сам бы давно ушёл, да не приучен
Харальд говорит:
— Не друг ты мне, а хуже сварливой жены.
— Эх, Харальд, — говорит Чудин. — Одного бы я не хотел, чтобы ты пошёл по свету, как этот Роберт, и люди бы звали тебя Сатаной. — Больше он ничего не сказал, только махнул рукой и, взяв коня под уздцы, пошёл прочь.
— Иди, — кричит ему Харальд, — но запомни: без Харальда ты, Чудин, — никто!
Чудин не оглянулся, а Харальд расхохотался ему вслед и велел принести себе арфу, чтобы сказать насмешливую вису, подобающую такому случаю.
Но не сказал, а слуга, принёсший арфу, с удивлением глядел, как Харальд сидит с нею неподвижно и задумавшись.
Неспокойно было у Харальда на душе весь день, и ночь не принесла ему покоя. Снится ему Упландия, занесённая снегом, и нет в ней ни человека, ни зверя, одни по полю камни, и их длинные тени стелются по снегу от кровавого солнца.
Харальд проснулся и выпил много вина, чтобы спать крепче. Но едва заснул — снится ему опять эта снежная пустыня, и он бежит за белым плащом Эллисив, но никак догнать его не может.
И вдруг пропала Эллисив, как растаяла. Харальд остановился, и перед ним — подножье столба. Он поднимает глаза и видит брата Олава, распятого на кресте. И кровоточат его раны. И Олав смотрит на него сверху и просит: «Омой мне раны, брат, и приложи снадобье, не то весь истеку своею праведною кровью...»
Харальд снова проснулся в тоске великой и видит Феодора, который при лампаде читает входящие и исходящие бумаги, кои Харальду каждое утро надлежало подписывать крестом.
Феодор говорит:
— Неладные дела у нас, Харальд: патрикий нашёл много воровства у подрядчиков и о том написал логофету, а от логофета уже пришло грозное письмо.
Тут он понял, что Харальд его не слушает и большая в нём маета, и спрашивает:
— Худо тебе? Послать за врачом?
Харальд говорит:
— Душно здесь, — и выходит во двор, и Феодор за ним. Луна же освещает двор и коней у коновязи.
Харальд сел на мраморные ступени, долго молчал и спрашивает:
— Что за сила в реке Иордан, если она смывает с человека все грехи?
Феодор отвечает охотно:
— Сила в ней от Господа нашего, Иисуса Христа, ибо сам он крестился в Иордане от Иоанна Крестителя и крестил других. С тех пор воды её целебны для тела и души, они теплы зимой и прохладны летом.
— Оседлай коней, — говорит Харальд.
— Благая мысль, — догадался обо всём и радостно кивнул Феодор. — Давно бы тебе это сделать пора.
— И ты туда же, — говорит Харальд. — Лучше помолчи.
Феодор, ничего больше не говоря, пошёл седлать коней и привёл двух. Они выехали из городских ворот и направились по Иерихонской дороге, и Харальд ехал задумчив.