Три Ярославны
Шрифт:
«Былое не вернёшь, но есть человек, который любит тебя сильней, чем любил я, и это плоть моя от плоти, мой кровный брат. Я благословляю ваш брак и положу вам дальний удел, и это спасёт тебя от неминуемой гибели. Если же не можешь быть его женой — помогу тебе уйти за границу и дам необходимое. И буду радоваться до самой смерти, что хоть так спас женщину, молитва которой когда-то спасла меня».
Агнеш открыла глаза, опустила пергамент, и он вновь свился в трубку. Левента неотрывно глядел на неё. Агнеш вернула ему свиток.
— Сожги.
— Неправда это, — возразил Левента, но Агнеш уже скакала вперёд. — Неправда! — закричал ей вслед обретший вдруг речь немой.
Но, на его счастье, за стуком копыт всадники не расслышали этого чуда.
Левента пронёсся по спящему городу, соскочил с коня возле мазанки, где постоем стоял ярл Свенельд, и шагнул к двери.
— Куда? — шевельнулся задремавший у входа варяг и секирою преградил Левенте путь.
— Срочное дело к ярлу. Пусти.
Варяг подозрительно оглядел рваное одеяние прискакавшего.
— Уходи, холоп, — сказал он угрюмо. — Ярл спит.
— Погляди, с кем говоришь! Я Левента, брат короля!
На лице варяга блуждало сомнение. Левента выхватил из-под бедняцкой одежды саблю:
— Пусти! Зарублю!..
Отбросив с пути секиру, он вошёл в дом, слабо освещённый масляной плошкой. Свенельд изумлённо глядел с постели на ночного гостя:
— Что случилось?
— Дай мне своих варягов, — сказал Левента. — Возьму Шарош.
— Как будто не пьян... — потянул носом Свенельд. — Зачем? Завтра и так выступаем. А Анталу что скажу?
— Анталу скажешь — послал меня в разведку боем. Это тебе подвластно.
За спиной Свенельда мелькнула тень, на мгновение показалось любопытное лицо полуголой девки. Левента говорил убеждающе и жарко:
— Я туда пробрался под видом серва, всё выглядел. Они приготовились к осаде, нападения не ждут... Твои же варяги особо искусны в скрытом подступе и стремительном броске. А стены там невысоки... Мы нагрянем как гром с ясного неба!
Свенельд слушал с пониманием. Но ещё одна какая-то лукавая мысль нарождалась в его мозгу.
— А я так думаю, — сказал он, приятельски усмехнувшись, — что тебе не терпится первым эту ведьму взять. Видел я, как ты глядел на неё тогда, на границе... — Свенельд ненадолго задумался. — Ты прав. В большом бою вряд ли её взять живою. Бери, — согласно кивнул Свенельд. — Да и давно тебе пора совершить славное дело, достойное твоего титула.
В
— Шомодьвар взят приступом, — говорил седоусый Миклош. — Печ сдался Балажу без боя. Говорят, Мате сдал его предательством, в обмен на жизнь. Мы одни остались. Теперь все войска Балаж бросит в подкрепление Анталу и Свенельду против нас.
— Выстоим! — отозвался Буйко, но смелый голос его остался одиноким. Говорили начальники дюжин.
— Много людей бежало, — говорил Тамаш. — И из крепостей, и остатки сотен Ваты. Все они к нам придут...
— Верно, — подхватил Йонаш. — И наши силы тоже умножатся. Может, и правда продержимся?
Все ждали, что скажет Агнеш, но она молчала задумчиво и как будто отрешённо от происходящего. Тогда снова заговорил Миклош:
— Никакими силами не продержимся, когда Балаж соберёт всё войско в кулак. Одну вижу для нас возможность: пока подкрепление не подошло, выйти из Шароша и встретить Антала со Свенельдом в поле. Они приготовились к осаде, вылазки не ждут. А мы ударим неожиданно и прорвёмся, а там уйдём в Трансильванию, навстречу предводителю Вате.
Знал бы Миклош, чьи слова почти в точности повторял он и почти в то же время!.. И знала ли о словах Левенты Агнеш, витая мыслями где-то высоко и далеко отсюда?..
— Но предводитель велел стоять в Шароше, — сказал Тамаш.
— Он не знал, что падёт Шомодьвар, — возразил Пишта. — И что Мате предаст его в Пече...
— Прав Миклош, — вдруг сказала Агнеш, и все смолкли. — Место воина в поле. Выступим завтра с утра.
Мало кто спал в Шароше в ожидании рассвета. Горели костры, перед ними коротали время снаряженные к бою воины.
Обойдя дозоры, Агнеш и Миклош подошли к одному из костров, у которого в кругу своей дюжины сидели юный Буйко и словен Любек. Агнеш присела к огню согреться: стали уже холодными предзимние ночи.
— Мы с Буйко давно поспорили о Боге, — сказал Любен. — Он говорит: Ише, а я — Иисус. Я — Дух Святой, а он говорит: Луца... и, хоть убей, я так и не понял разницы.
— А почему сейчас вспомнил о Боге? — спросила Агнеш. — Смерти страшно?
— Воин не должен бояться смерти, иначе он не воин! — поспешил вставить Буйко;
Любен же отвечал, как всегда, рассудительно и неторопливо.
— Смерть — её что бояться, — сказал он. — Она в бою недолгая. Вот что потом — немного страшно. Попы говорят: есть Царствие небесное и преисподняя. Так ведь в преисподнюю не хочется. А как туда не попасть: не убий, например, сказано, а убиваем?..
— Нет ни Царствия небесного, ни преисподней, — сказала Агнеш.
— Что же — ничего нет?
— Есть. Есть вечное мировое дерево, и нет конца его корням, нет конца вершине. Оно соединяет земной мир и небесный, и оба равны, как равны у любого дерева корни и крона.