Три Ярославны
Шрифт:
Люди Агнеш с криками и посвистом скакали вперегонки. Поначалу они мчались кучно, но кто-то постепенно отставал, конный отряд в полном вооружении растягивался по полю всё больше.
И вот впереди осталась сердцевина из десяти самых лихих наездников, и среди них на бело-сером своём коне была Агнеш. Но и сердцевина распалась вскоре, вытянулась и стала походить на летящую стрелу, и наконечником стрелы уже скакала одна Агнеш. И конь её уже, казалось, и вправду летел. Казалось, он не касался земли ногами, а мягко загребал под собою воздух.
Неслышно и легко мчал серо-белый
6
Те же лазутчики доносили, что и Вата не дремал, — чувствуя близость решительного сражения, он решил упредить короля и сейчас собирал силы в кулак, чтобы через Секешфехервар двинуться на Эстергом. В занятых же им городах и крепостях Вата оставлял надёжные гарнизоны, прикрывая тыл, что выдавало в нём стратега.
Обо всём этом говорилось на Королевском Совете, с которого Свенельд возвращался окрылённый предчувствием хорошей драки, и спешил обрадовать своих варягов этой вестью.
Во дворе замка он встретил Левенту, наблюдавшего, как конюхи объезжали необученных коней. Варяг и венгр были друзьями по Киеву, по смелым вылазкам против печенегов и буйным застольям.
— Добрые кони у венгров, — похвалил Свенельд, глядя, как вскидываются и ржут тонконогие красавцы. — Приходи вечером. Устрою пир для своих людей.
— Приду, — отвечал Левента.
— Будешь сидеть во главе стола, как брат короля, — подумав, прибавил Свенельд, но Левента улыбнулся его прозрачной лести:
— Отныне я только сотник, не по мне честь.
Свенельд смущённо покряхтел.
— Признаться, удивил ты меня своей просьбой идти в поход сотником, — сказал он. — И король — тем, что согласился. По знатности он мог бы поставить тебя главным над всеми нами.
— В шатре полководца можно разучиться держать меч, — ответил Левента. Ему подвели коня, и он без помощи стремени, с земли, вскочил в седло.
— И то верно, — согласился Свенельд, но недоумение всё же не развеялось в нём.
Свенельд не знал всего, что предшествовало этому решению Левенты, — впрочем, он остался бы при своём мнении и узнав, ибо для воина, севшего в седло мальчиком и потерявшего счёт сражённым врагам, слишком уж мудрёными показались бы недавние разговоры в королевском семействе.
Было же так: как всегда, вечером, после государственных дел, король и королева лежали на своём ложе перед камином, и Андрей говорил Анастасии о вещах, которые полагалось знать жене правителя Венгрии.
Он рассказывал ей, как двести лет назад перекочевали венгры с Приуралья через Лебедию и Карпаты, прогнали волохов и основали свою державу в Подунавье; о славных вождях Коппане, Айтоне и Гезе; о прародителе Альмоше, человеке с ястребиным взглядом, отчего и говорили, что род Арпадов пошёл от ястреба. Рассказывал он и
Анастасия слушала с вниманием, как слушала всё, что говорил ей муж, и Андрей радовался, когда её лицо оживлялось улыбкой: смешным ей казался моравский князь, спьяну уступивший венграм свои земли и воды за белого коня, уздечку и седло, а о вожде Ботонде, изрубившем топором ворота Константинополя, Анастасия, засмеявшись, спросила:
— Зачем?
Андрей приготовился в объяснение рассказать ей о другом вожде, князе Олеге, прибившем на те же ворота щит, но увидел, что Анастасия уже думает о чём-то своём и мысли её далеко.
— Не сердись, что ещё спрошу, — вдруг сказала она.
— Конечно, — кивнул Андрей.
— Женщина, которая первой прискакала поклониться нам... та ли это женщина, которую любили ты и Левента?
Андрей не ожидал этого вопроса, ибо не задан он был и при встрече, и медлил с ответом. Но взгляд Анастасии был чист и ясен, не было в нём тени подвоха. Он сказал:
— Та. Но откуда тебе известно, что было так давно?
— Я бы не спросила тебя, если бы мне Левента об этом не рассказал. И о том, как ездил к ней и виделся...
— Мне он этого не рассказал, — нахмурился Андрей.
— У тебя и без того много забот...
— Что же он увидел? — спросил Андрей.
— Он сказал, что увидел женщину, одолеваемую Сатаной...
— Увы, это так, — печально согласился Андрей.
— ...но ему показалось, — продолжала Анастасия, — что душа её всё же готова к раскаянию и только гордость не даёт ей этого сделать. Так мне сказал Левента.
Андрей с сомнением покачал головой:
— Ты многого не знаешь, да и не надо тебе знать.
— Почему? — возразила Анастасия с прелестной своей робостью, за которой, однако, мягко пряталось упорство. — Если я уже знаю что-то, не лучше ли будет, если я буду знать всё?..
Андрей не сумел на это возразить. Но говорить о мерзком, лёжа у чрева жены, ему показалось непристойным, и он поднялся.
— Сатана правит не одной ею, но всей этой страной, — сказал он. — Петер принёс слишком много горя, и оно выплеснулось бунтом. Вот сколь пагубно бессердечное правление! Чернь же не знает ни законов, ни милосердия. Как ни жаль, но эта женщина — плоть от плоти беззакония, её люди недавно убили епископа Веспремского и сожгли Божий храм... Но не слишком ли много мы говорим о ней? — посмотрел Андрей на жену с надеждой, что неприятный разговор этим кончится.
— Как скажешь, — покорно согласилась Анастасия. — Но я не верю, — спустя некоторое время вновь заговорила она, — что сердце твоё так ожесточилось с тех пор, как ты стал королём...
— Сердце правителя, — сказал Андрей, скрывая подступавшее раздражение, — должно быть справедливым к друзьям и суровым к врагам. Но скажи, голубица моя, — вновь присел Андрей к жене, — что тебе до этой женщины? Мало ли преступников в стране, судить их — дело власти...
— Этой женщине ты отдал свою первую любовь, — тихо возразила Анастасия, — значит, она и мне не чужая, а как сестра. Ведь мы с тобой — одно? — глянули на Андрея её глаза божественной небесной голубизны.