Три Ярославны
Шрифт:
Сердце Андрея забилось в тоскливой душевной маете. Меньше всего он ждал, что речи именно жены вновь пробудят эту ненужную маету в нём.
— Да, одно, ненаглядная. И мы, и он — тоже... — Андрей провёл ладонью по животу Анастасии. — И что нам ещё, троим, нужно?
— Истинно, ничего, — согласилась Анастасия. Но, помолчав, прибавила: — Кроме милосердия в душе...
— Но как? Как? — воскликнул Андрей, теряя терпение.
— Разве ты сделал что-нибудь, чтобы её спасти? Обратить заблудшую душу на истинный путь?
— Я не монах
— Я не знаю, — отвечала Анастасия. — Иначе бы сама мыслила как правитель. Но я знаю одно, милый Андрей, — что ты не простишь себе, если не попытаешься сделать хоть что-то...
Андрей вскочил и заходил по залу.
— Знаешь, что я думаю? — остановясь на минуту, сказал он жене. — Женщинам в беременности порой приходят самые странные желания, и это, по-моему, — одно из них. Вот о ком должны быть все твои мысли сейчас! — указал Андрей на живот Анастасии и заходил снова.
Его фигура в длинной рубахе на мгновение оказалась перед камином, в сквозном его свете под рубахой обозначилось длинное, худое и беззащитное тело, и сердце Анастасии защемило от пронзительной жалости.
— Я не хочу, чтобы он родился в день казней, — всё же сказала она и протянула к Андрею руку. — Но иди сюда... там холодно.
Глаза её глядели нежно, и свыше сил было не отозваться им. Андрей помедлил немного и, улыбнувшись, подошёл. Откинув мех, забрался в нагретое ложе, обнял жену, и она к нему крепко прижалась. Так они смолкли, слушая ровно гудящий огонь.
— Когда он родится, — сказал Андрей, — на этой земле снова будет мир и тишина. Я обещаю тебе.
В мире и тишине проспали они ночь, но с утра тревожная маета вновь вернулась к Андрею. Встретившись с Левентой, он сказал ему строго:
— Я недоволен тобой, брат.
— Чем недоволен мой король? — повинно склонил голову Левента.
— Я не шучу, Левента. Зачем своими рассказами тревожишь женщину, коей нужен покой?
— Прости, — Левента сделался серьёзным, — но она сама спросила.
— Об Агнеш?..
— Бог знает, как она о ней догадалась. А подданному не пристало лгать королеве. Но что? — спросил Левента. — Она разгневана?
— Она умоляет меня пощадить преступницу, называя её своей сестрой.
— Я тоже, — сказал Левента.
— Но, в отличие от неё, — ответил Андрей, — ты знаешь, что это невозможно.
— Нет невозможного, — сказал Левента.
Андрей усмехнулся:
— Возьмёшь её в жёны?
— Если бы она согласилась... — Левента вздохнул и глянул в глаза Андрею: — Но знаешь, что она сказала? Что любит только один раз в жизни.
Андрей отозвался растерянным взглядом.
— Кого?..
— Да не меня же, дурака.
Андрей продолжал растерянно глядеть на брата. Опомнившись, он стряхнул с лица не приличествующее титулу выражение, но всё равно было заметно, как сообщение Левенты поразило его.
— Войско
— Пошли меня с войском, брат. Я придумаю что-нибудь...
— Всё, что ты придумаешь, будет изменой.
Левента несогласно тряхнул кудрями:
— Бить разбойников — сотником или простым дружинником, — ты знаешь, у меня не дрогнет рука. Но я буду неподалёку от неё. Попробую как-то незаметно снова увидеться, поговорить. Склонить к раскаянию... А ты, как раньше, напишешь ей письмо...
Андрей посмотрел на брата удивлённо и гневно:
— Письмо — разбойнице?.. Вы все с ума сошли! Ты забываешь, что я — король, отвечающий перед Богом за всю эту землю! Король, слышишь, король!..
Левента переждал некоторое время, зная, как скоро остывает брат в несвойственном ему гневе.
— Король, — кивнул он, примирительно улыбнувшись. — Но зачем кричать, брат?..
На огненной заре, когда город ещё спал, войско Балажа выступало в путь.
Ехали впереди сомкнутым строем варяги с тяжёлыми своими щитами и секирами, ехали русские воины с длинными мечами и печенежские лучники, гарцевала лёгкая конница секеев, единственным тяглом которых было выставлять воинов в походы, двигались на битюгах закованные в железо германские рыцари, из тех, кто остался служить новому королю. Ехали воеводы в жёлтых плащах и в зелёных — сотники, среди которых был Левента, ехали в чёрных сутанах войсковые священники; возы с припасами замыкали шествие.
Грозный рокот копыт нёсся по улицам и улетал в рассветное небо. Рать уходила из столицы, и ей предстояло ещё множиться на пути, принимая пополнение в верных короне комитатах. Багровое восходящее солнце отражалось в шлемах и доспехах и сулило впереди кровь и победу.
7
Так было удобно всем — и воинам, привыкшим к кочевой жизни, и горожанам, освобождённым таким образом от постоя. Первоначальную настороженность горожан Агнеш сумела победить, принародно попросив прощенья за кражу и обещав возместить церковное имущество из первых же боевых трофеев. О сожжённом храме речь как-то и не зашла, невелика, видимо, была христианская вера горожан; остатки обгорелых брёвен горожане растащили на укрепление своих хижин, и пепелище чернело островком ничьей земли. Так же пустым и ничьим стоял дом изгнанного ишпана, и в нём гнездились летучие мыши.