Три желания женщины-мечты
Шрифт:
Очень мне не по себе было, но в конце концов я собралась с духом и выложила, как обстояло дело со спасением Минори. Вера Дмитриевна выслушала молча, задала лишь один вопрос:
— Можешь подробно описать золотую райскую птицу — украшение, которое Комани сняла с шеи убитой Машеньки?
Я принесла блокнот и открыла рисунок.
— Вот оно. Я старательно выполняла поручение дедушки.
— Невероятной красоты вещь, — прошептала Васькина, — оригинальная, такую ни с чем не перепутаешь.
— Золото с рубинами, — подхватила я, — хвост и крылья ажурные, плетение цепочки повторяет их узор. Когда я делала
Вера Дмитриевна молча достала из сумки папку, открыла ее, перелистала разные бумаги и протянула мне цветной ксерокс статьи со словами:
— Ее выпускают в Нижнегорске, она приурочена к девяностолетию Елизаветы Гавриловны Николаевой, в молодые годы носившей имя Лиза Комани. Прочитай вот этот кусок вслух.
Я послушно озвучила текст интервью:
«— На вас сейчас потрясающей красоты украшение. Оно старинное?
— Да, мне его подарил тесть. Отец Анатолия Сергеевича унаследовал от своего родителя коллекцию ювелирных украшений, одно из них он преподнес мне в день свадьбы».
Не удержавшись, я воскликнула:
— Вранье! Наглая, отвратительная ложь!
Вера Дмитриевна показала другую страницу.
— Посмотри на фото.
Я уставилась на снимок и потеряла дар речи, потому что увидела старуху со злым лицом, на шее которой висел амулет Минори, райская птичка из золота с ажурным хвостом и крыльями, усыпанными рубинами.
— Хоть я и маленькая была, но помню Татьяну Петровну, — пробормотала Вера, — очень хорошая была женщина. А вот на ее украшение на празднике Солнца внимания не обращала, мне очень нравились мамины серьги-колокольчики, которые горели, как маленькие солнца.
Ко мне вернулся дар речи.
— Комани убийца! Как она не побоялась щеголять в медальоне Минори?
— Наденька, ты помнишь, что было у Родани? — вдруг поинтересовалась Вера.
Я быстро порылась в блокноте.
— Вот, например, диадема.
— Очень красивая, — восхитилась Васькина. — А чем украшала себя Елена Бордани?
— Не успела сделать ее портрет, — расстроилась я. — Про то, что у нее было, ничегошеньки не знаю.
— Вот и ответ на твой вопрос, — вздохнула гостья. — Елизавета отлично понимает: прошло очень много лет, наши бабушки-дедушки, мамы-отцы, хорошо знавшие, что у кого было из драгоценностей, давно убиты эмгэбэшниками или умерли в гетто. Кто остался в живых? Дети? Четырнадцатилетних расстреливали со взрослыми, самые старшие из очутившихся в интернате были твоего возраста, Надюша. А я из мелких. Стыдно признаться, даже вещи мамы сейчас не узнаю. Ну разве что только те серьги-колокольчики, да и то могу ошибиться. И ты, Надя, о Бордани ничего сказать не можешь, потому что не зарисовала ее вещи. Елизавета уверена: свидетелей не осталось. Но даже если вдруг кто-то воскликнет: «Ба! У вас райская птичка Минори», всегда
— Главный эмгэбэшник, тот, кто убил Машу и ее семью, женился на Елизавете, — ахнула я, только сейчас сообразив, кто такой Анатолий Сергеевич Николаев.
— Похоже, да, — согласилась Вера Дмитриевна. — Но я не изучала углубленно биографию супруга Комани, знаю, что он следователем работал, а она у него медэкспертом. Когда Николаев умер, Елизавета стала гинекологом. Могу поднять архивы, вдруг удастся найти, где Анатолий Николаев служил в конце сороковых… Это будет совсем непросто, такие сведения закрыты, но я очень-очень постараюсь. Главное, сейчас не сдавать мою книгу в печать, в рукописи Комани названа героиней. Да, натворила я беды! Пообщалась с Валей Семеновой, поверила ей, что Елизавета пуштанов от смерти спасала. И еще один мальчик то же самое утверждал. Ну, как я могла столь легкомысленно поступить? Я же историк, ученый, обязана досконально изучать факты, то, о чем говорят люди.
Я попыталась успокоить Веру.
— Но ведь ни Семенова, ни тот мальчик правды не знали. Думаю, Комани специально распускала в гетто слухи о том, что она может помочь. Если семью пуштанов убивали эмгэбэшники, драгоценности получало государство, а если их расстреливал Анатолий, ювелирные изделия оказывались у него и Лизы. Елизавета Гавриловна рассказала о своем геройстве. Любой бы поверил. Какие факты? И как их можно проверить? Николаева поэтому и соврала про подвиги только сейчас — истину-то уже невозможно откопать. Она же не знала, что я сидела на елке в момент расстрела Минори и у меня сохранился блокнот с рисунками, сделанными с натуры.
— Ну да, Елизавета всю жизнь молчала о своем прошлом, — кивнула Васькина, — а когда к ней примчалась я и стала про спасение пуштанов расспрашивать, восхищаться ее храбростью, скромностью, она просто подтвердила мою версию ее геройства. Получается, именно я сделала ее знаменитостью. Ужас какой!
Мы проговорили долго, в какой-то момент я воскликнула:
— Надо найти улики, доказывающие, что Елизавета Комани-Николаева убийца. Может, в том болоте кости сохранились? Не одни Минори, наверное, в лесу погибли.
Ох зря я эти слова произнесла! Васькина грустно возразила:
— Может, и есть останки, да кто их искать станет.
А потом вдруг повеселела.
— Знаю, как поступить. Спрячу в карман диктофон, приду к Елизавете, начну расспрашивать ее про райскую птичку, попрошу показать украшение и скажу: «Ну надо же! У Минори точь-в-точь такое было, я отлично его помню, видела в детстве». Она себя точно выдаст, что-нибудь скажет от неожиданности. Подловлю ее, голос-то Елизаветы запишется, вот и получим доказательство.
Я стала просить Веру не ходить к старухе, испугалась, что Васькина, человек честный, эмоциональный — не сдержится и бросит Комани в лицо обвинение в убийстве, поэтому чуть ли не на колени встала, умоляла:
— Ни в коем случае не общайся с преступницей!
Васькина заплакала:
— Это я ее прославила, рассказала журналистам о геройских подвигах Елизаветы. Я породила миф, мне его и развенчивать.
В конце концов мне удалось вырвать у Веры обещание держаться подальше от монстра. Уходя, она сказала: