Три жизни одного из нас
Шрифт:
Тем временем официантка принесла мужичкам бифштексы, гарнир, еще графинчик, а следом оделила и женщин. Тут и вовсе за столом оживились и выпили вновь, крепя растущую приязнь. Больше, конечно, балагурили Карцев и раскованная Татьяна, между тем приглядываясь друг к другу. Однако результат их обоих, видимо, разочаровал: за радушием и улыбками новообретенной знакомой Карцев распознал изрядную расчетливость; вероятно, что-то неподходящее обнаружила в разговорчивом соседе и Татьяна, так как, продолжая с ним любезничать, она стала все чаще откликаться на неуклюжие комплименты Александра, вполне подпавшего во власть ее несколько циничного обаяния.
Вдруг в зале раздались звуки настраиваемых инструментов, и все живо закрутили головами. Из группы музыкантов на эстраде выдвинулся патлатый и бородатый ритм-гитарист и заговорил в микрофон:
– Добрый вечер, уважаемые посетители! Сегодня для вас в этом зале выступит вокально-инструментальная группа "Дрозды"! Вы слыхали, как поют "Дрозды"? ("Да!" "Нет!") Нет? Ну, так сегодня услышите! И вместе с нами услышите настоящую соловушку – несравненную Лялю Солнцеву! (Из-за ширмы выпорхнула миниатюрная, символически одетая девушка с гривой черных блестящих волос и мило поклонилась). Желающие могут заказывать нам популярные песни, за исключением блатных и иностранных. Мы споем их в лучшем виде! А пока – и он повернулся к музыкантам – неувядаемый шлягер последних десятилетий: песня о жемчужине у моря, то есть об Одессе!
И пошло раскручиваться, набирать силу основное ресторанное действо предперестроечной России: музыкально-танцевальное. В сторону выпивку, закуски и разговоры, пора брать женщин на абордаж! К тому же под этот грохот и не поговоришь – "мы не в Чикаго (Париже, Лондоне…), моя дорогая", где рестораны и дансинги пространственно разведены… Ах, тогдашние хиты: "Миллион роз", "Лаванда", "Зеленый светофор" и, конечно, "Соловьи поют, заливаются"… Мертвого способны были расшевелить, а уж молодых подвыпивших мужчин и женщин просто бросало друг к другу под такую музыку…
Спустя полчаса Сергей окончательно махнул рукой на приличия и, предоставив Сашке с Татьяной упиваться друг другом от танца к танцу, а тихушницу Валентину сплавив на попечение усидчивого Бутусова, пустился в путешествие по залу (уже, конечно, без пиджака), перепархивая от одной прелестницы к другой, не стесняясь поднимать их и от столов. Танцевал он энергично, с выдумкой, обвивая гибкий стан очередной пассии то одной, то другой рукой, вращая ее и раскачивая, отстраняя и притягивая, проскальзывая и стискивая, заходя с томительной медлительностью со спины и двигаясь в полуприсяди: бедро к бедру, щека к щеке… Подолгу он ни с одной не задерживался, по опыту зная, что главное "засветиться", обратить на себя внимание многих – а там уж добыча на ловца сама выбежит.
По завершении одного из танцев он поймал на себе взгляд молоденькой девушки, сидевшей за одним из угловых столов, меж двух крупных теток – то ли день рождения там отмечали, то ли что-то еще… Девушка была прехорошенькая, стройненькая и явно скучала. Вновь заиграла музыка ("Море, море…") и милашка опять посмотрела в сторону Сергея, притулившегося к колонне. Не отрывая от нее вгляда, он подошел и пригласил с полупоклоном. Тетки нахмурились, но опекаемая решительно встала из-за стола.
Они ввинтились в толпу танцующих, в самую ее середину, Сергей обнял тоненькую фигурку, слегка привлекая к своей груди, как вдруг эта ангелица обхватила его со спины за плечи и с силой прижалась далеко не символическими грудями.
Когда последний аккорд истаял в воздухе, она уронила руки, окинула его косвенным взором, что-то прошептала ("спасибо", что ли?) и пошла деревянным шагом под надзор встревоженных дуэний. Сергей же, слегка пригнувшись и засунув в карман брюк руку с целью посильной маскировки кое-чего, покултыхал в туалет, где стал приходить в себя.
– Вот чертовка, – с восхищением усмехался он, – ни грамма стеснения! Ее бы и закадрить – да куда, при таком оцеплении…
После этого абордажа наоборот Карцев решил немного передохнуть от танцев за своим столом. Подойдя к нему, он увидел Бутусова сидящим рядом с прилично поддатой Валентиной. Встряхивая цепкой дланью ее полную коленку и вперив горящий взор в очи, Егор Палыч говорил тихо и проникновенно:
– Весь мир – бардак, все люди – бляди!…
Та безмолствовала, но рук не отталкивала.
Сергей сел от них поодаль, чтобы не мешать проклевывающейся идиллии, но тут в танцах наметился большой перерыв и к столам потянулись все. Появились и Александр с Татьяной: сыто улыбающиеся, довольные друг другом. Застолье возобновилось, благо и водка и закусь еще наличествовали. Впрочем, пили и ели скорее по инерции, действительно заполняя вынужденный тайм-аут. Немного погодя дамы удалились "пудрить носы", а мужики оживились.
– Послушай, Серега, – доверительно склонился Хмельницкий, – у меня с Татьяной продолжение намечается. Но, во-первых, она живет где-то за городом, а еще я беспокоюсь, не подхвачу ли от нее какую-нибудь заразу? Да жене и привезу? Она ведь меня поедом есть будет… Может, ну его на фиг, приключение это? Хотя баба сдобная, да еще и словечки всякие знает, от которых у меня аж из брюк рвется…
В ответ на этот стон души Карцев, пошарив в кармане своего пиджака, достал упаковку из нескольких презервативов и передал ее Сашке со словами:
– Ты, идя сюда, вроде знал, как дело может обернуться, а все же не запасся самым необходимым. Хорошо, я у вас есть, не так ли?
– Сергей! Ты не только умный, но и самый…, самый…
– Ладно, не напрягайся. К сожалению, от букарашек эта резина не защитит, тут остается надеяться на везение. Хотя, по-моему, она баба все же чистоплотная и с кем попало в койку не ложится. Твоя же порядочность у тебя на лице написана. Это она удачно к нам подсела и, уверяю тебя, использует такой шанс на сто, а то и сто двадцать процентов. То есть высосет тебя до донышка. Успокойся, я не деньги имею в виду, которых у тебя все равно нет, а твою мужскую силу.
– Ну вот, опять ты меня в сомнение вводишь…
– Уж чего-чего, а сила у тебя немереная и просто так не иссякнет, восстановится.
– А если жена догадается? Я ведь после командировок обычно так на нее набрасываюсь…
– О, господи! А в этот раз скажешь, что очень дорога была утомительная. Или что ты здесь малость приболел: простуда, или понос…
– Да? Ну, не знаю, может и сработает. А все же как-то мне не по себе…
Тут Карцев повернулся к Бутусову.
А у тебя-то, Палыч, как дела сердечные обстоят? Поддается Валентина?