Три знака
Шрифт:
Возможно, мне и взлететь не удалось бы с моим старым послеинфарктовым сердцем и давно потерянным летными навыками, но все-таки главная цель – мой личный показ «от всего сердца» всем мерзавцам, что им нужно ожидать от обманутых ими миллионов, была бы достигнута…
Это был бы хороший «постскриптум».
И так, я летал, как и прежде, в полку, дежурил на боевом дежурстве (пушка «на одну перезарядку» двухминутная готовность №1 летом, днем и четырехминутная – зимой ночью), «инструктировал», - и никому из тех «высоких инстанций», куда я писал и ездил, я оказался не нужен с моим 10ым классом летчика, «красным» дипломом радиоинженера, уникальным налетом и очень большим «облачным и заоблачным, минимальнопогодным» дневным и ночным опытом…
Когда я убедился, что мне, с моим неумением «налаживать контакты, ползая на брюхе», не попасть на испытательную работу, я «вспомнил» об
Весной 72-ого года я случайно зашел в лабораторию соседней кафедры, увидел знакомых, начался обычный «разговор ни о чем». В разговоре участвовал молодой круглолицый аспирант с приветливым взглядом умных глаз, кажется его звали Леней. Когда я почему-то сказал, что хотел бы иметь Библию, Леня пробормотал, что «попробует достать что-нибудь» (в те годы раздобыть христианскую литературу было очень трудно).
Больше я не видел Леню, потому что летом он переехал в другой город. Я давно уже забыл о случайном весеннем разговоре, когда в сентябре того же 72-ого года, вскоре после начала занятий в институте, кто-то из знакомых на бегу (звенел звонок) сунул мне сверток: «Леня передал!» - и побежал дальше. Я удивленно посмотрел ему в след, развернул газету – и увидел старое потрепанное «Четвероевангелие», изданное в начале века: четыре Евангелия в толстом картонном переплете. На верхней «крышке» переплета глубоко отпечатался обод днища тяжелого ведра, которое, наверное, долго стояло на книге…
Если мне не изменяет память и книгу я действительно получил в сентябре, накануне моего сорокалетия, то это было, как оказалось впоследствии, поистине «Царский подарок», переданный мне через Леню, которого я больше так и не увидел, но помню его и благодарю (моего старшего брата, судьба которого была трагичной от рождения до смерти в 41-ом году, звали Леонидом; иногда появляется мысль: нет ли в этом совпадении какой-то связи?...)
«Царский подарок» я получил настолько вовремя, настолько «к месту», что сейчас появляется мысль о том, что и тут не обошлось без «неслучайного совпадения»…
Дело в том, что с шумейками и гайдарами, вернее, с их «прототипами» я встретился еще в конце 60-ых. По-видимому, в первой половине 60-ых началось их «массовое изготовление» (были «запущенны в серию») и во второй половине 60-ых эти «изделия» начали появляться в разных институтах, в том числе и в том, где я работал старшим преподавателем. В конце 60-ых первое «изделие» появилось у нас на кафедре.
«Униформа» этих «прототипов» была почти такой же, как и нынешняя «униформа» их «прототипов» (так сказать «усовершенствованных моделей»), с одним лишь важным отличием: тогда в самом «главном» кармане «изделия» лежал непременный партбилет члена КПСС.
Без партбилета существование данной особи оказывалось полностью бесперспективным и даже неприличным – вроде появления с расстегнутой ширинкой на демонстрации… Все остальные атрибуты и аксессуары их «униформы» были те же, что и ныне: в другом важном кармане лежал непременный диплом кандидата наук; в душе (разумеется «вегетативной» - лишь для земной жизни в этом мире) – обязательная полная бессовестность, обязательная ненависть к правде, обязательная полная беспринципность, какая-то «смачная подлость» и непременная полная бездуховность (это тоже обязательно); затем – жадность (это факультативно) и патологическое, всепоглощающее стремление к деньгам и власти (это, конечно, обязательно)… И еще одно обязательное качество этих механизмов, что тогдашних, что нынешних: из-за их невежества (которое, как известно, не зависит от количества «ученых» дипломов) они всегда полностью уверены в том, что им все «по плечу» - хоть сложнейшее незнакомое устройство наладить – Один пример, чтобы читатель мог сравнить « прототипы» с «современными моделями». Некто С-н («изделие», которое первым появилось у нас на кафедре) , закончив аспирантуру и защитив диссертацию в горном институте в Москве, оказался в нашем
В начале 70-ых «прототипы» начали захватывать власть на кафедрах института (по стандартной схеме: заведование кафедрой – партком – профком) и к лету 72-ого года захватили ее на кафедре, где я работал.
Меня буквально мутило от этих «изделий»; они, естественно, отвечали мне такими же «теплыми» чувствами… просто «сократить» меня они не могли, потому что весной того же 72-ого года я поддался уговором доброжелателей и успешно прошел конкурс на должность старшего преподавателя кафедры на следующие пять лет. Тогда «прототипы» распорядились, без моего ведома, моей «учебной нагрузкой» (лекциями и прог.) приблизительно так, как их потомки ныне распорядились «производственной нагрузкой» экономики Советского Союза… Мне оставалось холуйски промолчать или сказать им, что я о них думаю, «открыть дверь (кафедры) ногой» и уйти в научно-исследовательский сектор этого же института (куда меня пригласил в качестве научного сотрудника один из «работодателей»). Само собой разумеется, я выбрал последнее.
Так что, у меня с подобными «изделиями» давние «связи» и давние счеты – Благодаря давним «связям», я понимаю их лучше, чем те, кто столкнулся с ними лишь в последние годы лихолетья. Меня поражает слепота нормальных (как раньше говорили «порядочных») людей, которые взывают к совести «изделий» или к их разуму, ищут согласия с ними и т. п. ( Кстати, в годы «перестройки и гласности» упорно искало «консенсус», - конечно, понимая его по-своему, - главное «изделие»). Неужели процесс нашего духовного ослепления зашел так далеко, что те, кто считает себя «миротворцами», не притворяются, а действительно не видят, что «изделия» - не людив обычном смысле этого слова и даже не «гомо советикусы»?! Кстати, к последним я сейчас отношусь не так уж и плохо после того, как увидел «гомо гиеникусов» и «гомо шакаликусов», «гомо бушей» и «гомо боннэров»… Приблизительно, как А. Зиновьев в телеинтервью в сентябре 93-его… Но, благодаря им, осенью 72-ого года у меня появилось немало свободного времени (впервые с тех пор, как я себя помню) – и я начал пытаться читать «странную и непонятную» книгу, которую передал мне Леня.
Не помню, сколько раз я листал ее, начинал читать «то тут, то там» - и бросал: непонятно и не интересно… Через некоторое время опять начинал ощущать какую-то внутреннюю тягу к этой книге – и очередная попытка что-то понять снова заканчивалась неудачей. Не помню, сколько раз это повторялось, но хорошо помню, как произошло главное событие, хотя и не помню его даты.
Однажды, поздним вечером я, как обычно, сидел за своим старым письменным столом, чем-то занимался. И в квартире, и в подъезде, и во дворе было тихо. Опять меня потянуло к «странной книге. Начал читать вторую главу Евангелия от Матфея – и, дойдя до Мф 2. 9, совершенно неожиданно каким-то неведомым мне «внутренним зрением» (точнее сказать, не могу) увидел то, что читаю! Увидел «в цвете» и, кажется, еще и услышал какие-то звуки и голоса, доносившиеся из каравана «мудрецов с востока».
Еще долго я называл «про себя» Евангелие от Матфея «цветным». Евангелие от Марка называл «про себя» «сухим» (лишь в последствии оценил его), Евангелие от Луки – «добрым», а Евангелие от Иоанна – «раскаленным» или «сверкающим». Первые впечатления от второго и третьего Евангелий были «головным», «умственным», оттого и первые мои характеристики их тоже были «умственными». А когда читал Евангелие от Иоанна (не могу вспомнить, какое место), увидел там же «внутренним зрением» странную картину: угол какого-то белоснежного здания с колонами деревьев, необычное небо…