Три знака
Шрифт:
«Бог повелевает сопротивляться дьяволу без страха и «хладности», как бы глаголя: «Начни битву («брань»), чтобы победить дьявола, и устремись на него и сразись с ним мужественно…» Ибо если своей волей не предашь себя за благость Божию на смерть физическую («чувственную»), то, ведь, и не своей волей, а по воле Бога умрешь [когда придет твое время]. Если же такова твоя [неизбежная человеческая] участь, то не будь малодушным, прими мужественно временные страдания – и войдешь в славу Божию, если умрешь телесно в подвиге Господнем…» (Святого отца нашего Исаака Сирина… слава духовно-подвижническая», переведенная с греческого старцем Паисием Величковским. Издание Козельской Введенской Оптиной Пустыни. М., 1854, слово 60-ое, стр. 360; переложение с церковнославянского на современный русский язык – мое. – Ф. В.).
Но дьявол – не человек, на него не «устремишься» с мечом или в БТРе – меч должен быть невидимым, духовным. Поэтому к «боевому напутствию» Св. Исаака Сирина я присоединяю
«Не удерживай слова, когда оно может помочь» (Сир 4. 27)
«Не подчиняйся человеку глупому и не смотри на сильного» (Сир 4. 31)
«Подвизайся (действуй, работай, трудись, стой. – Ф. В.) за истину до смерти – и Господь Бог поборет за тебя» (Сир 4. 32)
12 сентября 1993 года.
Введение.
1. Пролог (сентябрь – октябрь 72-ого года)…
Много лет назад.
Не за долго до моего сорокалетия, мне почему то захотелось иметь Библию.
Я был далек, как мне казалось, от всякой религии, хотя убежденным атеистом никогда не был, да и в КПСС никогда не состоял. Просто далек да и все…
В 1950 году я окончил с медалью 10 классов в 1-ой Московской спецшколе ВВС (военно-воздушных сил) и должен был поступить (без вступительных экзаменов, то есть просто продолжить обучение) в Военную авиационную инженерную академию. По-моему, неожиданно для самого себя я решил стать летчиком и отказаться от «причитающего» мне места в академии. Этот поступок произвел впечатление на представителя Борисоглебского училища летчиков-истребителей и он, обругав меня «вдоль и поперек» за «низкую дисциплину» (с которой я, действительно, всегда был не в ладах), увез меня в Борисоглебск. В 53-ем году я закончил «по первому разряду» («красных» дипломов тогда еще не было, потому что не было никаких дипломов) БВАУЛ – Борисоглебское военное авиационное училище летчиков имени В. П. Чкалова; 8 сентября был подписан приказ министра, и я стал 20-летним лейтенантом, летчиком-истребителем. Весь наш «выпуск» был направлен в истребительную авиацию ПВО. По праву»перворазрядника» я выбрал место службы из числа предложенных и оказался в большом, красивом, веселом – вероятно это «издержки» почти юношеского восприятия… Но таким мне запомнился этот город. – студенческом и авиационном, «относительно южном» городе, на заводском аэродроме, расположенном прямо в черте города (на его окраине). Заходя на посадку, четвертый разворот (летчик знает, что это такое) нужно было делать «вокруг» обкома, а затем низко «пройти» над крышей конюшни ипподрома, чтобы сесть точно (читатель может представить, как изощрялись аэродромные остряки)… От «проходных» до центра города – меньше 30 минут на трамвае. Все это «впечатляло» и очень нравилось, однако, вскоре нас выгнали из «большого и веселого»… Во время воздушных стрельб по конусу в совершенно неподходящих метеоусловиях (начальство приехало инспектировать) кто-то умудрился «врубить» несколько снарядов в обком, и «первый»возненавидел наш 172-й краснознаменный ордена Суворова третьей степени Белостокский истребительный авиационный полк (в/ч 29608) – может быть не столько за обстрел обкома (снаряды были не разрывные, и не зажигательные – таковыми по воздушным мишеням вообще не стреляли), сколько за слухи, которые поползли по городу. «Злые авиационные языки» рассказывали «по секрету» то тут, то там, что «первый» залез под письменный стол и телохранители два дня не могли его оттуда «выколупать»…
А прикончил мой родной, боевой, заслуженный полк «большой розовый зад с ушами и в шапке» «пирожок» (этот точный «словесный портрет» составил бывший авиатор-фронтовик и «по совместительству» - крупный и оригинальный математик, дфмн и блестящий писатель). Прикончил в 60-ом году, во время «большого разгона» армии (может быть, отрабатывал «типовую методику» для будущих, т. е. нынешних «розовых с ушами». Жаль, что в то время не существовало такого емкого понятия как «агент влияния», и мы не рассматривали его под таким «углом зрения»: может быть, и он стал бы понятнее и многое из происходящего тогда и позже?...) Это уже произошло в другом городе, где я живу поныне.
В 58-ом я закончил форсированными темпами программу подготовки истребителей ночью в СМУ )сложных метеоусловиях, то есть в облаках и за облаками) и при плохой видимости (при минимуме «погоды»), успешно сдал зачет (полет ночью в СМУ при «минимуме» с проверяющим на «спарке» - двухместном учебно-тренировочном истребителе) и стал самым молодым в полку, дивизии и, кажется, во всей армии ПВО 25-летним летчиком-истребителем 1-ого (высшего) класса.
Начальник политотдела дивизии, человек с большими связями в военном отделе ЦК КПСС (кажется вскоре он туда и перебрался),которому уже надоело смотреть, как политработники уговаривают меня «вступить» (уговаривали меня несколько лет), однажды вызвали меня и «доверительно»
Заявление я так и не написал. Обещание оказалось точным: и в военной авиации меня ожидала «бескарьерность» (ушел капитаном, командиром авиационного звена), и на испытательную работу не попал, несмотря на многократные попытки ( в частности, писал и в МАП, и в МО, и в военный отдел ЦК…) и несмотря на то, что после окончания в 63-ем году электрофизического факультета политехнического института (заочно) сочетание моих авиационных и инженерных «параметров» было очень редким, может быть, даже уникальным в то время: возраст – 30 лет, «красный» диплом радиоинженера с отличием (мое увлечение электроникой и математикой было всепоглощающим), летчик-истребитель 1-ого класса уже пять лет (для истребителя – солидный «стаж» в то время) и редкий даже для истребителя ПВО «налет» ( то есть количество и «качество» часов, проведенных в воздухе): мой налет в СМУ был чуть ли не больше налета в ПМУ (простых метеоусловиях), причем был велик и самый ценный и трудный для истребителя ПВО налет ночью в СМУ…
Более того, меня (опять таки согласно обещанию) дважды или трижды «снимали с командира звена» без всякого объяснения; лишь в финчасти, получая зарплату, я по выданной мне сумме узнавал, что я опять старший летчик, несмотря на то, что всех молодых летчиков эскадрильи я «возил с инструкторского (заднего) сиденья» в СМУ: то есть на «спарке», сидя в задней кабине, учил их летать и заходить на посадку в облаках, а старший летчик не имел права «инструктировать»…
Здесь я хочу вставить «постскриптум к моей молодости», чтобы читатель не спутал меня с нынешними «убежденными демократами – антикоммунистами», которые в то время и более поздние времена «на брюхе ползали» в КПСС, годами изнывая в очереди, чтобы «вступить» - и получить вожделенный доступ к «кормушке»… - Это вовсе не означает, что те персоны, которые действительно были антикоммунистами, непременно мне симпатичны: антикоммунизм какого-нибудь «ходячего курдюка» или «деморосского», водевильного и одновременно зловещего «батьшки» и мое неприятие «руководящей и направляющей» - антиподы, они имеют совсем разные корни и им никогда не ужиться вместе… Убежденный «коммуняка» типа Бориса Олейника («И увидел я другого зверя…») всегда будет мне неизмеримо ближе и дороже всех ходячих курдюков и деморосских и демонационалистических батюшек и раввинов, архипастырей и суперпрезидентов…
Я пишу этот «постскриптум» в марте 93-его года. Мои взгляды на проблему, поставленную передо мною 35 лет назад начальником политотдела, не изменилось, они лишь стали более жесткими после того, как я стал верующим. Если бы Тот, кто властен над материей – энергией и пространством – временем, вернул меня в мою молодость, и начальник политотдела с могучими связями в ЦК КПСС снова предложил бы мне блестящую карьеру в обмен всего лишь на заявление «Прошу принять…», я снова отказался бы. Но за годы нынешнего лихолетья я вдоволь насмотрелся и на «убежденных демократов – антикоммунистов», и на разных ничтожеств, как заморских, так и доморощенных, которых на самый верхний уровень власти провели по-видимому, их хозяева, какие-нибудь транснациональные карабасы-барабасы. Поэтому резко изменилась моя оценка всей нашей истории и, в частности, Советского Союза – ведь «все познается в сравнении», а для сравнения нам были представлены такие «знающие высоты демократии», о которых мы и не догадывались…
Даже в 41-42-ом годах, когда я, девятилетний мальчишка, смотрел из темного окна московского дома на Пресне (в бомбоубежище не был ни разу) в смертоносное небо, исполосованное прожекторами и огненными трассами, откуда падали «зажигалки» и «фугаски», я не испытывал таких острых чувств, какие испытываю сейчас на склоне лет, глядя на деятельность указанных выше особей.
Буш давно уже, сразу после Беловежской пущи, как известно, провизжал на весь мир, что они, буши, победили. Поэтому если бы мне представилась возможность показать доступными мне средствами всем бушам, шапокляк-президентам, манькам-облигациям, а также всем другим зомбированным и не зомбированным (так сказать, «сознательным») холуям засекреченных карабасов-барабасов (которые все, оптом, вызывают у меня глубочайшее отвращение), как они «победили» меня и моих единомышленников, братьев и сестер-славян и братьев и сестер иных кровей, то я не раздумывал бы – этот вопрос давно мною решен. Если я не ощутил бы в сердце запрета, исходящего от моего «Верховного главнокомандующего», то, не задумываясь, сел бы в любой боевой самолет-истребитель или штурмовик с опозновательным знаком Советского Союза. Конечно, я разумею серьезный показ – с полным боекомплектом и известными мне наземными или воздушными целями.