Тридцать ночей
Шрифт:
Он выглядел так, словно провёл бесчисленное количество времени в размышлениях при разработке данного плана.
Моя вилка упала на поднос.
— Моя… моя картина? — было ощущение, словно что-то вылупилось из яиц прямо у меня в животе.
Его выражение лица осталось невозмутимым.
— Да.
— Я не хочу позировать, — выпалила я. Бокал "флейта" с клюквенным соком слегка задребезжал: — Я хочу провести время с тобой.
Он улыбнулся, но на этот раз улыбка не обнажила его ямочку, и подушечками пальцев он ласково прикоснулся к моей щеке.
— Мы и проведём. Вечером.
Он схватил вилку, зацепил
Я прожевала и проглотила настолько быстро, насколько смогла, чтобы сделать это без чавканья. Он снова наполнил вилку, но я остановила его руку.
— Айден, у нас договоренность провести вместе день. Я делюсь с тобой чем-нибудь, ты делишься чем-то, — я попыталась удержать свой голос на спокойной волне, вместо того, чтобы начать сетовать, когда на самом деле только этого мне и хотелось.
Челюсть Айдена изогнулась, словно он плотно сжал зубы. Он медленно положил вилку на поднос. Его левая рука с силой впилась в стёганое одеяло, так что побелели суставы. Вспышка ярости разгоралась в его глазах.
— Элиза, мы сможем провести вместе время, как только ты закончишь с позированием. Это не так уж и сложно, — его голос был уравновешенным, таким монотонным, из-за чего я могла лишь предположить, что тем самым он скрывал разбушевавшийся шторм. И он исключил часть "обмена личной информации".
— Я не понимаю. Почему эта картина так важна, что даже не может подождать один единственный день?
Он покачал головой и стал всматриваться в картины на стене. Я уже собралась было сказать, что ухожу, но в том, как он рассматривал их, было так много беспомощности. Затем его глаза сосредоточились на мне, подобно фокусным линзам.
— Потому что я объяснил тебе, Элиза. На картинах ты всегда будешь принадлежать мне.
Кислород застрял в моих легких. Всегда. Если "всегда" было тем, чего он желал, я не смогу ему этого дать. Но в его ответе таилось нечто ещё, что также напугало меня.
— Ты больше предпочитаешь образ, нежели настоящую девушку? — вопрос сорвался с моих губ по своему собственному желанию.
Мой желудок резко сжался от этой мысли — ещё более насильственно, чем я предполагала. Я взглянула на поднос с едой; двадцать девять оставшихся дней с силой подталкивали меня сбежать, прошлая ночь принуждала меня остаться. Проведённая ночь неким образом что-то изменила для меня. Нечто едва уловимое, однако, смелое. Теперь я не хотела быть лишь неким образом на картине.
Прерывистый вдох нарушил мою душевную погребальную песню. Мой взгляд вспорхнул в его сторону. В его глазах не осталось никакого намека на ярость. Тектонические плиты сдвинулись и замерли, и снова сдвинулись, как будто что-то разгоралось в самом сердце. Он обхватил руками моё лицо, его длинные пальцы закопались в моих волосах.
— Позвони мистеру Солису. Написание картины на сегодня отменяется, — его голос был тихим.
Я кивнула, мои внутренности скрутило.
— Ты отправляешь меня домой?
Он улыбнулся, но в уголке его рта закралась печаль.
— Нет, Элиза, не отправляю.
Внушало ужас, что такие простые слова могут вызывать такую колоссальную оздоравливающую гармонию.
— Спасибо, — промолвила я, обвив руками
Впервые с того момента, как я вкусила его, он ответил на поцелуй нерешительно. Он подул прохладой на мои губы, и затем медленными ласками языка заставил мои губы снова запылать. Я сжала в кулак пальцы в его волосах, желая притянуть его ещё ближе. Неожиданно его поцелуй изменился. Его губы перестали двигаться и плотно прижались к моим губам, словно он дышал моим воздухом. Затем он высвободил меня. В его глазах светилась первобытность. На короткий миг у меня возникло импульсивное желание обнять его сильнее, чтобы он не исчез.
Он поднялся и ущипнул мой подбородок.
— Почему бы тебе не закончить свой завтрак и не одеться? Мне необходимо сделать несколько звонков.
— Хорошо, — ответила я, задыхаясь либо от мягкости его голоса, либо от опустошения поцелуя, я не знала.
Широкими шагами он вышел из спальни, закрыв за собой дверь. Как только захлопнулась дверь, я развернула "Бачи" и закинула шоколадку рот, ритуал был нарушен. Когда знакомый вкус растаял у меня на языке, я прочитала записку.
"Любовь причиняет больше боли, когда меньше всего знает. Аноним."
Я покачала головой. Иногда мне кажется, такие послания заколдованы на прочтение мыслей чёртовых идиоток, которые верят в этот бред собачий, как называет это Реаган. Я положила записку на прикроватную тумбочку, выпила воды и клюквенный сок, и выбралась из кровати, чтобы сходить в ванную комнату для удовлетворения утренних нужд.
После того, как я оказалась в ванной комнате, не имея четкого представления чем могу заняться, я решила пошпионить. Шкафы из полированного дерева были упорядочены с военной аккуратностью. Зубная паста. Зубная нить. Расчёска. Старомодная кисточка для бритья и бритва. Его одеколон. Я уставилась на флакон, пребывая в неверии. Это был простой безликий флакон с выгравированными инициалами "А.Х." на нём. Проклятье, у него есть свой собственный одеколон! Я вдохнула его аромат и задрожала. Да, это был он.
По мере прохождения обыска, тот оказался не особо богатым на информацию. Я схватила его расчёску, чтобы распутать свои волосы, но когда уловила своё отражение в зеркале, решила провести более внимательный осмотр, но уже самой себя. Женщина, смотрящая на меня из зеркала, была обновлённой. Глаза ярче — аметист вместо лилового, щёки румяные, губы темнее и опухшие. Я нежно прикоснулась к ним. Они немного зудели под моими кончиками пальцев. У меня были секс-травмы. Блестяще!
Я покинула ванную комнату и оделась, натянув на себя свои собственные трусики. Повинуясь импульсу, я оставила часы отца в комоде Айдена. Затем вытащила свой разбитый телефон из сумочки и набрала Хавьеру и Реаган. Никто не ответил. Хавьер, вероятно, работал, а Реаган, наверное, страдала от похмелья, всё ещё находясь в отеле "Люсия". Я оставила обоим сообщения, неожиданно испытав недостаток в их уютных предсказуемых голосах. После этого на цыпочках я пробралась в гардероб Айдена, чтобы изучить содержимое красивой с ручной гравировкой деревянной коробки, которая расположилась на высоком шкафу в дальнем углу. Но едва я пересекла порог, как мелодия, которую я знала всю свою жизнь, донеслась до меня. "К Элизе".