Тридцать ночей
Шрифт:
— Мне нравятся дикари, как недавно я выяснила. Всерьёз заблуждающиеся создания.
Я приподнялась на цыпочки и поцеловала его шрам. Он выглядел так, словно готов был подавать иски против всех дикарей повсеместно, поэтому я продолжила:
— Ты часто встречаешься с другими морпехами?
Я боялась ответа. Я не знала, как это повлияет на ПТСР: будет ли хуже или же лучше.
— Как минимум раз в год. В конце мая мы проводим несколько дней в моей хижине в Ривер Руж.
В конце мая — когда он вернулся домой с войны.
— Айден, ты должен поехать повидаться с ними. У меня всё хорошо пройдёт
— Посмотрим, — он пожал плечами.
— Кто ещё кроме Каллахана приезжает повидаться?
— Хендрикс и Джазмен.
— А что насчёт Маршалла? Он тоже морпех?
— Однажды морпех, морпех навеки, — он ласково провёл пальцами по линии моей челюсти.
— Ох, так почему Маршалл не поедет? — я не знала почему, но мне поистине хотелось встретиться с его лучшим другом.
— Из-за меня, — абсолютно спокойно ответил он.
Он обхватил рукой мою талию и повёл меня к двери библиотеки, но я едва ли заметила это из-за непонятного натяжения в моей груди. Мне хотелось поинтересоваться у него, что он подразумевал под таким ответом, но это была та самая единственная черта, которую, я не была уверена, могла ли когда-либо пересечь. А что если Айден напал и на Маршалла? Я задрожала, мой разум отвергал эту мысль. Нет, более вероятно, что Айден оттолкнул от себя Маршалла ради его же безопасности, точно также, как он поступает и со мной. Как я вообще могу задать ему вопрос об этом, чтобы это не показалось ни грубым обвинением, ни тем более сильнейшим болезненным напоминанием? Я поцеловала его в шею, когда неохотно признала, что данная информация должна исходить от него самого.
— С чего это вдруг такие огромные выразительные глаза, Элиза?
Я пожала плечами.
— Просто думаю о тебе... и твоей военной службе.
— А что такое?
Хмм, какой я могу задать вопрос, чтобы не нанести вреда?
— Почему об этом не упоминается в твоей биографии?
Он одарил меня снисходительной улыбкой.
— Элиза, с моим драконьим характером, как ты это называешь, как много, ты думаешь, потребуется времени миру заподозрить о наличии моего дефекта, если люди будут обладать подобной информацией?
— Это не дефект, Айден. Это рана. И тут нечего стыдиться.
Он закатил глаза.
— Какое клише, Элиза.
— Это не умаляет правды.
— Теперь мы можем выехать?
Он прозвучал, как Анамелия, когда та находится в кабинете стоматолога. Я вновь оставила поцелуй на его шраме.
— Да, хотя мне очень хочется, чтобы ты рассказал мне, куда мы направляемся.
Он улыбнулся.
— Это сюрприз.
Внезапно я разволновалась. Возможно, эта ночь будет весёлой и для него тоже, вдали от старых воспоминаний, создавая новые взамен. С моей же стороны, я изо всех сил постараюсь сделать эти воспоминания яркими.
— Химики не любят сюрпризы, — я симулировала ворчание, несмотря на то, что подразумевала лишь себя.
— Тогда успех обеспечен.
Успех? Успех в чём?
Глава 35
На Вершине
"Рендж Ровер" пролетел мимо всех выездов из города, направляясь на восток в сторону Маунт-Худ и аэропорта. Как только я увидела светоотражающий зелёный знак, извещающий "Международный Аэропорт Портленда", я содрогнулась.
— Айден, мы же не полетим куда-то заграницу, правда? — мой голос начал дрожать, поскольку это было именно то, что он мог бы предпринять. Водород, 1.008, Гелий —
Он усмехнулся, протянул руку и сжал моё колено.
— Нет, маленькая беглянка, вовсе нет. Почему-то мне кажется, что ты не захотела бы покидать Штаты прямо сейчас.
Я тяжело опустилась в кожаное кресло, делая глубокий вдох. Он внимательно следил за дорогой, каждые несколько минут проверяя ситуацию на трассе в зеркало заднего вида и украдкой поглядывая на меня. Несколько раз, когда наши взгляды встречались, я замечала, что синие глубины в его глазах успокоились. И потом, изредка, не имея явных раздражителей, они снова набирали негативные обороты. Тектонические плиты, казалось, имели три установки: перемещаться, когда он вспоминал; замирать, когда он задумывался; и полностью закрываться. Закрытие было крайне редким явлением. Я стала свидетелем этого лишь однажды, ранее сегодня днём, когда он говорил мне о вероятности причинить мне вред и рассказывал о своей матери.
Я наблюдала, как последние лучи солнца изламывались на его коже, в моей голове бушевал шторм из миллиона вопросов. Как у него всё это началось? Как мне убедить его остаться со мной?
Возможно, почувствовав, как мой пристальный взгляд прожигает дыру в его очаровательной щеке, он начал всматриваться в меня.
— О чём ты так усиленно думаешь?
— Обо всех вопросах, которые у меня имеются насчёт тебя.
Я ожидала молниеносного закрытия с его стороны, но к моему удивлению, он кивнул.
— В этом то и смысл сегодняшнего вечера. Так что ты, наконец, можешь расспрашивать о том, что увидишь и услышишь.
В ответ, я едва не приняла решение ни о чём не спрашивать, но, как скажет вам любой учёный, оставлять вопрос незаданным это куда больший грех в нашей судьбе, чем оставлять его без ответа.
— Хорошо? — подстрекал он меня.
— Я боюсь спросить нечто такое, что будет очень сложно заново тебе пережить, — и мне будет слишком тяжело услышать об этом.
Он кивнул.
— Тебе следует бояться. Но не переживай, я остановлю тебя. Я не хочу, чтобы это дерьмо засоряло твою голову. Или мою, если уж на то пошло.
Это безумие, но всё же мне стало легче от сказанного им.
— Ну, для начала, меня интересовало, почему ты пошёл на службу в морскую пехоту? Я хочу сказать, с твоей-то памятью... такое чувство, что это столь огромный риск лишиться жизни.
Он пожал плечами.
— Мы все неукротимы в восемнадцать. Я окончил вузовский курс по математике в пятом классе, Элиза. Какие учебные занятия могли бы привлечь меня, с долей вероятности, чтобы полностью завладеть мной? Военные власти, с другой стороны, стучали в нашу дверь ежедневно. Сначала это были сержанты, потом лейтенанты, затем сам генерал Сартейн.