Трилогия Мёрдстоуна
Шрифт:
Месмира отшатывается от зеркала, роняет его. Стекло разбивается о каменный пол, рассыпается на миллионы крохотных призматических пылинок, что вихрем взвиваются в воздух и вылетают в решетчатое окно.
Дурная примета — разбить зеркало. Семь лет удачи не видать. Сюжетный прием? Хм-хм…
Месмира застывает в ужасе, широко распахнув потрясенные, полные ужаса (или восторга) глаза, хватаясь руками за грудь. За пышную грудь. Чувственно. В исполнении Ароры. Немножко легкой эротики. Так и видишь.
Новая глава. Морл расхаживает по комнате на самом верху Обзорной Башни в далеких Фулах. Его горький монолог, полные душевной боли тирады, обращенные к бессмысленным
Филип с удивлением поймал себя на том, что почти сочувствует злому мерзавцу. Признает: учитывая все обстоятельства, в его словах немало правды. Ловко сделано, Покет! Постепенное размывание читательских симпатий. Чертовски здорово!
Ага, а вот и сам автор. Это хорошо. Смена рассказчика — одно дело, а полное исчезновение — другое. Так не годится. Страшно популярный персонаж. Немало уже было создано целых сайтов, посвященных лично Покету — и его фанаты соревновались там, кто кого перешутит на гремовском языке. Хотя, конечно, его автопортрет в ромлянах изрядно ему льстил. Знали бы его поклонники, каков он в реальной жизни и на что способен, возможно, пересмотрели бы свое мнение.
Словом, вот он идет, переодевшись морвенским коробейником, и запечатанное в свинец Четвертое устройство спрятано под фальшивым дном его тележки.
Филип не помнил, что там такого важного с этим Четвертым устройством. Ну и не суть. Рано или поздно — прояснится.
Лиричный отчет о странствии Покета через Равнину Гнева в Лес Морт-А’Дора. После всех недавних ужасов и зверств — практически пасторальная идиллия: золотой свет пронизывает полог листвы, тенью мелькает вспугнутый олень, закатный луч румянит свисающие лозы. Покет выезжает на прогалину и тихим тпруканьем останавливает запряженную в повозку лошадку. И он, и лошадка — оба устали. Он неуклюже спрыгивает на землю и собирает хворост для костра. Пока тот потрескивает, разгораясь, Покет угощает лошадку слипшимися комками орехов из своей дорожной котомки, а потом отпускает попастись. Над деревьями восходит луна — сегодня она в зеленой фазе. Звезды выбирают себе созвездия и складываются в них на ночь. Покет жарит кролика на вертеле и запивает двумя порциями ячменного эля из дорожной фляжки. Позевывая, заползает под телегу и заворачивается в одеяло. Засыпает, мурлыча сам себе нежный припев старинной гремовской колыбельной.
И больше уже не просыпается, потому что ему перерезали горло.
Филип отшатнулся.
Что-что-что-на-хрен-что?
Перечел заново.
О боже, все так и есть. Покет вырезал себя из повествования. Маленькое бледное тело в первых лучах рассвета. Струящаяся на палую листву кровь. Синегрудая пеночка-мертвянка, примостившаяся на окоченелых пальцах левой руки убитого. Тележка разбита в щепы. Четвертое устройство похищено.
Кто его убил? Без понятия. Просто вот взяло и случилось — как гром с ясного неба.
Конец главы.
Слезы христовы! Филип таращился на экран, словно надеясь, что его мертвые письмена обретут жизнь и передумают.
Но нет.
Он сидел, встревоженно пощипывая себя за остатки растительности на лице. Вот уж чего он совершенно не ожидал. Покет — незаменимый, необходимый персонаж! Успех «Темной энтропии» в очень многом обусловлен его голосом. То, что
(Как оно и вышло. Через несколько месяцев Аделаида Пинкер на страницах «Гардиан» напишет: «Вместе со всеми почитателями „Темной энтропии“ я оплакиваю гибель красноречивого грема. Признаюсь, читая бесстрастное описание его кончины, я испытывала гнев, мне казалось, что меня чуть ли не предали. Но какой ход со стороны Мёрдстоуна! Убить рассказчика на середине трилогии — ибо теперь мы уже не сомневаемся, что нас ждет именно трилогия. Все равно как если бы Диккенс убил Дэвида Копперфильда через каких-нибудь триста страниц. Или на полпути через „Над пропастью во ржи“ Холден Колфилд попал бы под грузовик, переходя Парк-авеню. Чуть ли не самодеструкция чудится нам в этом риске. Но, может быть, подобно всем великим писателям, Мёрдстоун испытывает потребность отбросить одну персоналию, чтобы как следует изучить другую. Манера повествования, найденная им во второй части „Хмеля чернокнижника“, потрясает. Принадлежит ли этот голос самому автору или очередному персонажу его неизменно поражающей истории Королевства — остается одним из тех восхитительно волнующих вопросов, заставляющих нас жадно ждать заключительной части трилогии Мёрдстоуна».
В те же выходные «Мейл-он-сандей» начнет серию очерков о спровоцированных злоупотреблением выпивкой или наркотиками злоключениях Маркуса Даллоуэя, низкорослого актера, сыгравшего Покета в телеадаптации «Темной энтропии».)
Филип читал дальше. Его не переставало поражать, что он переводил эту сагу столько долгих ночных часов, но решительно ничего не запомнил. Поэтому он искренне удивился, когда страниц за восемьдесят до конца повествование устремилось в совершенно неожиданном направлении. Ну, на самом деле, не совсем совершенно: Филип правильно считал предыдущие намеки Покета. В финале «Хмель чернокнижника» фокусируется именно на спивающемся, дикарском захолустье Ведно.
Амулетом и в самом деле завладел Громкобрёх. Это становится известно Морлу. Он обнаружил, что Тровер Меллуокс, похититель Амулета, не только жив, но и обладает тридцатью двумя, а не тридцатью одним воплощением.
Тридцать второе — крохотный розовый островок в Срединном Море. Морские огнельты Морла перерубают его якорные цепи и буксируют в Фулы, где он попадает на Внепространственный Вивисекционный Стол торопливо собранной заново Некромантской Лаборатории Морла. Два дня остров отражает попытки придать ему форму. На третий Морлу удается клонировать клетки из пальца, ставшего песчаной отмелью, и пропустить их через Морфопреобразователь, получив в результате нечто, с чем уже можно работать дальше.
Это девятнадцатое воплощение Меллуокса — юная девушка из народа морвен, лучащаяся невинностью своего племени. Хладнокровное и подробное описание пыток, которым она подвергается в руках Морла и огнельтов, растянуто на несколько страниц и достойно, подумал ослабевший Филип, во рту у которого пересохло, Луи де Берньера. Наконец мучения ее порождают изображение: как Громобрёх грубо овладевает ей сзади, грязные пальцы срывают с тоненькой бечевки Амулет, а она, зажмурив глаза и накрепко затворив все чувства, притворяется благодарной.