Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas
Шрифт:
— Привет, — прошептала она.
Гермиона лишь кивнула в ответ, чувствуя, что не сможет вымолвить не слова.
— Я… мы с Роном собираемся спуститься, — Джинни быстро огляделась по сторонам и снова взглянула на брата. — Похоже, мы ничего не забыли, так что…
Гермиона почувствовала, что комок в горле пропал.
— Ты забыл это, — она схватила фотографию с подоконника и протянула ее Рона. Тот взглянул и побелел.
— Она больше тебе не нужна? — Джинни потянулась к фотографии, но Гермиона убрала
— Нам лучше пойти вниз…
Гермиона прикусила губу:
— Пожалуйста… — умоляюще попросила она Рона. — Просто поговори со мной шесть минут, и тогда уходи, я больше ни о чем тебя не попрошу. Обещаю, — ее голос дрогнул. — Ты мне должен хотя бы эти шесть минут…
— Шесть минут? — с недоумением переспросила Джинни.
Однако, как и ожидала Гермиона, Рон понял ее.
— Шесть лет, — отчужденным голосом пояснил он. — По одной за каждый год нашей дружбы.
На лице Джинни появилось совершенно несчастное выражение.
— Рон… — но тот смотрел мимо сестры.
— Хорошо… Хорошо, я поговорю с тобой.
Джинни поменялась в лице, взглянула на брата — но тот упрямо сжал губы. Она покорно пожала плечами и вышла.
— Встретимся на лестнице, — произнесла она в дверях.
Дверь закрылась, и Рон с Гермионой остались вдвоем в этой пустой тихой комнате. Рон, глядя куда-то за ее левое ухо, словно не в силах посмотреть в прямо глаза, скрестил руки на груди и обхватил ладонями локти, словно мерз.
— Ты не можешь уехать, — сказала она, произнеся вовсе не то, что собиралась. — Не можешь.
Он все еще не мог взглянуть на нее.
— Я уезжаю. Решено. И не надо мне говорить, что я не должен уходить в отставку…
— Я рада, что ты сделал это, — холодно перебила она. — Я имела в виду другое. Ты не можешь уехать, не поговорив с Гарри.
Теперь он вскинул на нее взгляд, его синие глаза расширились от удивления:
— Поговорить с Гарри?
— Хотя бы извиниться перед ним.
— Извиниться? — дернулся Рон. — Ты что, думаешь, что это что-то вроде того небольшого недоразумения, что было между нами на четвертом курсе, которое вполне можно разрешить с помощью извинений? Гермиона, после всего того, что я наделал, он меня теперь ненавидит…
— Но ведь на самом деле ты этого не делал…
— Делал, — он снова обхватил себя, так, что побелели костяшки пальцев. — Если рассудить — делал.
— Но почему? — вопрос сорвался с ее губ, хотя она поклялась себе, что ни за что его не задаст. — Зачем ты это делал?
Он замолчал. Через минуту он вдруг опустил руки. Выпрямился. И взглянул ей в глаза.
— Я думал, ты любишь меня. Я думал…
Голос его оборвался, и воцарилась тишина. Она впервые видела его таким бледным и напряженным: рыжие волосы прилипли к вспотевшему лбу, под глазами были
Она хотела ненавидеть его, она знала, где этот гнев, она потянулась к нему, но ярость утекала прочь, оставив после себя какую-то оцепенелость. Перед ее мысленным взором тенями, несущимися по стене промелькнули картинки-воспоминания.
Одиннадцатилетний Рон в поезде по дороге в школу, на нем потрепанная мантия. Вот он сидит в классе с сосредоточенным видом, жует кончик пера. Занимается обезгномливанием сада — целеустремленно, получая от этого удовольствие. А вот он лицом к лицу со Снейпом и Сириусом, пошатывается из-за сломанной ноги, с перекошенным от боли лицом. Мокрый, когда Гарри вытащил его из озера. Первый раз, когда он её поцеловал. Спасший Гарри из Бездонной пропасти — он толкнул его к ней и тактично отвернулся, пока они обнимались… Его лицо, когда он обратился к ней в камере под Слизеринским замком — она снова удивилась тому, что он хотел сказать… Ее глаза снова скользнули к его левой руке, на которой меч Слизерина выжег крест…
Я хочу, хочу ненавидеть его, но не могу — не более, чем Джинни. Он — часть меня, моя собственная плоть и кровь. Моё детство.
— Конечно же, конечно же, я люблю тебя. И ты меня любишь. И Гарри. И он… он тебя тоже любит.
— Не надо, — сморщился Рон.
— И ты все это отбрасываешь прочь. Зачем?
— Не знаю, — яростно ответил он. — Я же говорил тебе, что не знаю. Я не могу это объяснить. Я словно сошел с ума. Я все равно что смотрел на себя откуда-то сверху, я видел, что творю и оправдывал себя, считая, что поступаю правильно. И я любил тебя… — он снова отвел глаза. — Я больше никого так не любил…
— Ты не меня любил… Кто бы она ни была — ты любил её.
— Она никогда не существовала, — горько возразил Рон. — Я так думаю, она вовсе не была девушкой, просто… дьявол принял тот образ, который я ждал…
— Это что-то вроде демона, — Гермиона тут же мысленно вернулась к страницам учебника по Защите. — Что-то вроде суккубы?
— Я же сказал тебе, что представления не имею, — устало ответил Рон.
— Ты провел с ней столько времени и никогда…
— Я думал, что это была ты! — взорвался он. — Пусть я дурак, пусть я видел то, что хотел видеть, но она чертовски была похожа на тебя, Гермиона! Она переняла все твои привычки — накручивала локон на палец, когда думала, кусала ноготь, носила твою пижаму…
— Знаю. Я видела. Моя пижама, — Гермиона тряхнула головой. — Шесть лет дружбы, — ледяным тоном продолжила она, — и все, что потребовалось, чтобы убедить тебя, — это украденная пижама и покусывание ногтя.