Тринадцать полнолуний
Шрифт:
Ядвига открыла резную пробку и поднесла флакон ко рту. Сделав маленький глоток, она причмокнула языком и облизнула губы, давая понять, что действительно не боиться этой жидкости, источающей довольно экзотический, странный запах.
— И что с того, разве змея может отравиться собственным ядом?
— Интересное сравнение, достойное вашего ироничного ума, — Ядвига рассмеялась, — но вам ничего не остаётся делать, как проверить действие этого препарата на пациенте. Вот и залог моей порядочности, я дам вам этот флакон, заметьте, ещё до операции над внешностью моей знакомой. Вы можете отправиться к своему дорогому Генри прямо сейчас и дать это лекарство.
— Нет, сначала я проверю вашу искренность, — категорично заявил Юлиан и, встав с кресла, сложил руки на груди.
— Не торгуйтесь, вам это не к лицу, — Ядвига тоже встала и смотрела прямо в глаза Юлиану, — неужели вы думаете, что я не предусмотрела это ваше поведение? Это всего половина необходимого для выздоровления количества противоядия. Вторую половину получите тогда, когда физиономия моей подруги станет привлекательней чем общепринятые эталоны красоты. У вас нет выхода, обманиваю я вас или нет, но дайте шанс больному. Так что, я могу пригласить свою знакомую на осмотр?
Юлиан долго не отвечал на вопрос. «Прекрасно знаю, ей верить глупо, но вдруг? Как часто это „вдруг“ было спасительным и случалось вовремя. А может, в тех строках записей Шалтира, которые не поддаются расшифровке и есть этот нонсенс — помощь чёрных сил? Рискнуть? Как говорят: „чем чёрт не шутит, пока бог спит“. Вот зацепка в самой фразе „шутит“. Может, действительно, шутка и эта коварная бестия затягивает меня в ловушку? Ну помогите мне, дайте знак?!» взмолился в мыслях Юлиан. Но тишина и безмолвие было оглушающим, даже поленья в камине перестали потрескивать. Ярко вспыхнувший огонь охватил их целиком, большим пламенем и потух на долю секунды. Но доктор Юлиан Баровский, посвящённый в тайны Вселенной не заметил этого, мучительно раздумывая над ситуацией.
— Я согласен, давайте противоядие и ведите свою знакомую, — Юлиан протянул руку.
— Ну и прекрасно.
Ядвига передала доктору флакон и прищёлкнула пальцами в сторону двери. Послышался шорох платья и в гостиную вошла высокая женщина в такой же накидке, какая была на Ядвиге.
— Жермина, этот чародей сделает всё то, о чём мы с тобой мечтали, — Ядвига поманила вошедшую рукой, — покажи ему свою неприглядность.
Женщина подошла и скинула с головы капюшон. Юлиан видел всякое, но это было нечто. Дух естествоиспытателя взыграл в учёном, а мозг самостоятельно начал просчитывать последовательность операции. Ядвига, внимательно наблюдая за доктором, едва сдерживала бурные эмоции радости, заметя на его лице азарт профессионала. Юлиан, почувствовав её взгляд, смутился и отвернулся от Жермины. Он открыл флакон и поднёс к носу.
— Вижу, вас заинтересовало моё предложение. Мы будем у вас ровно в десять утра. А теперь, бегите к своему мальчику, я просто кожей чувствую ваше нетерпение.
Пока Юлиан принюхивался к жидкости из флакона, ночные посетительницы тихо удалились, не прощаясь. Он метнулся в кабинет и выскачил оттуда через минуту, находу просовывая руки в рукава сюртука. Едва забрезживший рассвет встретил доктора ещё ночной прохладой. «Приличия соблюдать нет времени, нужно всё проверить немедленно. Да и какие могут быть приличия при таких обстоятельствах» думал доктор, то пробегая несколько шагов, то идя размеренным шагом, чтобы восстановить дыхание. Благо расстояние до особняка Генри было небольшим.
Но в доме Яровских его будто ждали. Дверь распахнулась сразу, едва Юлиан поднялся по ступеням лестницы. Старый дворецкий, с осунувшимся лицом,
— Ничего, голубчик, молитесь, уповайте на благость божью, — бормотал Юлиан, торопливо поднимаясь по лестнице на второй этаж, где была спальня Генри.
Осторожно открыв дверь, он вошёл в комнату, освещённую мягким светом нескольких свечей. Возле кровати стояло глубокое кресло, в котором угадывалась чья-то фигура. Юлиан тихо подошёл к кровати и нагнулся к лежащему Генри. Едва уловимое дыхание, лихорадочное движение грудной клетки, обильная испарина на лице и шее говорили о тяжёлом состоянии больного.
— Господин Баровский, вы так рано, — голос Виолы был приглушённым, видимо, она дремала прямо в кресле.
— Голубушка моя, вы очень плохо выглядете, — Юлиан подошёл и присел на корточки, — боюсь даже спрашивать, сам всё вижу.
— Дядя Юлиан, это так страшно, господи, как страшно, — по щекам Виолы потекли слёзы, — он так мучается, постоянно стонет и не приходит в себя. Ну что это? За что, господи, за что? Что это за страшный недуг? Ведь ничего не предвещало такого?
— Дядя Юлиан, вы здесь, в реальном мире или мне чудится? — шопот Генри заставил обоих бросится к кровати.
— Да-да, мой мальчик, я здесь, — Юлиан встал на колени и взял Генри за руку.
— Я прошу вас, поговорите с Виолой, она просто тает на глазах, — слова давались Генри с трудом, пересохшие губы кровоточили, — надо принять всё, как есть, ей надо жить, жить за меня, ради нашего сына.
— Прекрати, прекрати хоронить себя раньше времени, — Виола тихо всхлипывала, уткнувшись в постель.
— Она права, мой мальчик, ты скоро поправишся, мы ещё многое успеем сделать вместе, — Юлиан сжал руку Генри, не очень веря самому себе, — отбросим мрачные мысли, я принёс один препарат, надеюсь, теперь всё будет хорошо.
— Мой дорогой Юлиан, неужели вы верите в то, что говорите, — губы Генри тронула улыбка, но лицо снова исказилось от боли, — в другое время и при других обстоятельствах я сам безоговорочно поверил бы в лучший исход, но… есть одно маленькое «но». Мне придётся огорчить вас, хотя, видит бог, мне ещё больнее от этого. Прошу вас, очень прошу, как мудрого человека, не терзайте себя.
— Я не желаю слышать такие упаднические речи. Вот, выпейте это.
Юлиан достал из кармана флакон и поднёс к губам Генри. Поддерживая его голову, доктор помог опустошить весь пузырёк и осторожно опустил больного на подушки. Несколько минут Генри молчал, лишь по его, мгновенно ставшему ровным, дыханию, было видно — в организме начало что-то происходить. Юлиан с волнением наблюдал за тем, как с лица его дорогого мальчика исчезала бледность и на щеках появлялся нежный румянец. «Неужели она не обманула?!» мелькнула робкая надежда. Проверив пульс Генри, доктор пришёл в неописуемый восторг. На первый взгляд всё было просто замечательно! Генри открыл глаза и осознанным взглядом посмотрел на учителя:
— Дорогой мой Юлиан, я прочувствовал ваше состояние и знаю, сколь трудно было вам принять решение, — голос Генри был спокойным, — не надо переступать через себя ни при каких обстоятельствах. Всё, что произошло — закономерный итог ошибок и промахов. Я понимаю это, хотя ловлю себя на мысли — неужели эти ошибки были столь тяжкими? Но значит, так и есть. Мне нужно успеть сделать выводы, сколь суровым будет моё наказание, я не знаю, но и снисхождения просить не буду. Надо с честью перенести всё, что мне уготовано.