Тринадцать заколдованных котов. Сказки и легенды Британских островов
Шрифт:
Он справился о Саймоне и узнал, что тот поехал в деревню за сеном и фуражом: ведь в трактир часто заезжали путешественники на лошадях. Вдруг монахи вздрогнули и прислушались: в их монастыре звонили колокола, призывая к вечерней молитве. Теперь уже поздно спешить! Большие ворота были закрыты на ночь, и никто не мог войти.
— Придется нам заночевать у вас, хозяюшка, — сказал брат Роберт.
— Нет, нет, — поспешно возразила она. — Мой муж в отъезде… и потом, у меня нет свободных кроватей. Я не могу оставить вас у себя.
— Я промок от дождя, — пожаловался брат Аллан. — Я устал и
— Полно, хозяюшка, — уговаривал ее брат Роберт. — Вы не поступите так жестоко. Дайте нам поужинать, мы очень проголодались, и устройте нас на ночь. Мы вам хорошо заплатим.
Хозяйка продолжала упираться, но под конец нехотя разрешила им переночевать на чердаке. Поставив на стол хлеб с сыром, она послала служанку постелить им на сеновале. Туда они и отправились, поднявшись по лесенке в дальнем конце дома. Брат Аллан блаженно растянулся, и вскоре его сморил сон. Но у брата Роберта сна не было ни в одном глазу, он с удовольствием посидел бы подольше.
Между тем трактирщица, избавившись от постояльцев, велела служанке накрыть на стол и развести огонь в очаге. Потом убежала к себе в комнату и надела ярко-красное шелковое платье. Старательно причесавшись, она повязала голову белой косыночкой, которая подчеркивала свежесть ее лица.
Талию она стянула красивым кушаком, к которому был подвешен кошелечек с золотыми монетами и ключи, весело позвякивавшие при каждом шаге. Услышав тихий стук, которого она, видно, ожидала, хозяйка быстро подбежала к двери и отомкнула ее. В комнату вошел толстый веселый монах в серой рясе. Он тащил две корзины, прикрытые белыми салфетками. Хихикая и взвизгивая от удовольствия, красотка начала выкладывать на стол содержимое корзин: белый хлеб, французское вино, курицу, связку фазанов, золотистые хвосты которых торчали меж прутьев корзины. Ее гость — не кто иной, как сам настоятель, который в любой момент мог ускользнуть из монастыря через калиточку; известную ему одному, — как видно, с нетерпением ожидал пирушки и умильно глядел вслед хозяйке, упорхнувшей на кухню, чтобы приказать служанке зажарить на вертеле курицу и фазанов.
Лежа на чердаке, брат Роберт слышал, что внизу происходит какая-то суматоха, то и дело раздаются легкие шаги, а время от времени прямо под ним слышится раскатистый мужской смех. Любопытство одолело его. Вынув нож, он стал ковырять пол, который служил потолком нижней комнаты. Просверлив дырочку, он приложил глаз к отверстию. Под ним находился стол, покрытый белоснежной скатертью, а на нем красовался ужин, от которого не отказался бы и сам король: белый хлеб в плетеной корзиночке, деревянные блюда с заманчивыми яствами. Соблазнительные запахи с кухни напомнили монаху, что он не поужинал как следует. Но когда он увидел, что гость, ради которого устроено пиршество, сам настоятель монастыря серых монахов, глаза его полезли на лоб.
В это время раздался стук в дверь. Это неожиданно вернулся хозяин Саймон. Парочка, сидевшая за ужином, испуганно заметалась. Тут хозяйка вспомнила о ларе для муки, подтолкнула к нему серого монаха и, когда он залез туда, захлопнула крышку.
Потом она быстро убрала еду со стола в буфет, задула свечи и поспешила к себе в комнату.
Не добившись толку, Саймон обошел дом и позвал Элисон через окно.
— Кто там? — отозвалась она сонным голосом. — Мы заперлись на ночь и не можем впустить вас… Ах, это ты, Саймон! — воскликнула она, делая вид, что сразу не узнала его голос.
Прошло много времени, пока она встала с постели и отворила дверь. Саймон шумно ввалился в дом, бросил поклажу и, сняв сапоги, потребовал ужин. Ворча, Элисон достала хлеб, студень из телячьих ножек да баранью голову и подала мужу. Он был голоден и жадно набросился на еду. После выгодной сделки с фермерами настроение у него было превосходное и ему хотелось поболтать.
— Спать пора, — недовольным тоном проговорила Элисон, — порядочные люди давно спят.
— Эх, жаль, что сегодня в трактире никого нет! С тобой и поговорить нельзя.
Услышав эти слова, брат Роберт подумал, что недурно было бы ему спуститься к Саймону и полакомиться теми яствами, которые спрятаны в буфете. Он громко закашлял.
— Кто это? — спросил Саймон, глядя на потолок.
— А это два монаха засиделись вчера, пока ворота не заперли, — ответила жена. — Не тревожь их, они очень устали.
В это время брат Роберт и брат Аллан показались на пороге. Узнав их, Саймон очень обрадовался и радушно поздоровался с ними.
Некоторое время они сидели, рассказывая друг другу новости, затем Саймон пригласил их придвинуться к столу и сказал:
— Ужин мой небогат, но охотно поделюсь с вами, чем бог послал. Не взыщите.
— А чем бы Вы хотели угостить нас, дорогой Саймон, — спросил его брат Роберт, усаживаясь, — если бы Ваше желание могло исполниться?
— Жареной курицей…
— И фазанами? — добавил монах.
— Да, и самым лучшим белым хлебом.
— А обмыть все добрым французским вином! — воскликнул брат Роберт. — Ваше желание исполнится!
Саймон добродушно засмеялся.
— Пожелать-то нетрудно, — сказал он.
— Все на свете возможно, — изрек монах с важным видом. — Скажу Вам по секрету: я изучал черную магию, когда учился в Париже, и знаю заклинания. Погодите, сейчас вам будет ужин!
Он достал книжку и, расхаживая по комнате, стал переворачивать страницы. Наконец, найдя нужное место, он начал читать нараспев по-латыни, то понижая, то повышая голос, то медленно, то быстро, но ни разу не улыбнулся. Саймон, не понимавший по-латыни, поверил, что монах колдует.
Затем брат Роберт принялся гримасничать и чудно махать руками, постепенно приближаясь к буфету. Тут он проделал какие-то таинственные движения. Саймон при виде этого зрелища раскрыл рот, но Элисон, стиснув руки, с испугом подумала: уж не выведал ли монах ее тайну? Когда он скомандовал: «Доставайте яства!» — и поманил ее, она быстро подбежала, раскрыла дверцы буфета и сделала вид, что очень удивлена, обнаружив в своем буфете такие лакомые блюда.
Она поставила их перед тремя мужчинами, которые принялись уписывать ужин, поддразнивая ее, что она не хочет отдать должное угощению. Она же сидела в мрачном молчании.