Тринадцать жертв
Шрифт:
— Нельзя повернуть время вспять. Даже магия не может вернуть к жизни умерших. И всё же, будь такое возможно… Я бы хотел снова встретиться с женой, попросить прощения за то, что не успел, не уберёг. Просто снова оказаться рядом, пусть даже ненадолго… Этого было бы достаточно, чтобы я сам смог умереть без сожалений.
Хенбетестир смотрел на опущенные плечи, на тоску в потускневшем взгляде, которая так не сочеталась с этим солнечным человеком. Он хотел мира, хотел лучшей жизни для подданных, но получил только множество невинных жертв и смертельную усталость. И всё равно старался сиять, видеть прекрасное в окружающем
— Изольда ведь была ведьмой. Они способны перерождаться, сохраняя память о прошлой жизни. Ваша встреча может оказаться не такой уж и невозможной, — предположил Хенбетестир, хотя и сам не до конца верил в свои слова. Перерождение могло занять много времени, и никогда не знаешь, куда занесёт нужную душу.
— Да, я знаю, — кивнул Мейлир и снова взял чашку. — Пожалуй, где-то в душе даже верю в подобных исход. Быть может, это и даёт силы жить. Вот только, боюсь, мне снова не хватит времени.
Мейлир усмехнулся и больше не возвращался к разговору о прошлом. Они пили чай, Хенбетестир рассказывал о том, что видел во время странствий, о том, как поживали встреченные маги. Потом Мейлир отвёл его посмотреть на лавандовое поле. Эти цветы очень напоминали об Изольде, и хотя воспоминания причиняли боль, Мейлир не хотел забывать о жене. Он любил лаванду не больше, чем другие цветы, но именно память об Изольде делала её такой ценной и вездесущей.
Когда Хенбетестир ушёл, Мейлир снова сел на подоконник, чтобы оттуда наблюдать за закатом. Даже если смотреть на небо каждый день, оно всё равно казалось прекрасным и восхитительным, но своими красками тоже бредило душу. Напоминало, как особенно красиво смотрелись лавандовые волосы в таком тёплом свете, становились похожи на небо.
Прошло несколько дней. Без дела шатаясь по дому, Мейлир снова заглянул в гостиную. Там на столике лежал осколок камня. Необычный и так красиво поблёскивающий, что рука сама потянулась к находке. Мейлир хотел подойти к окну, чтобы лучше рассмотреть камень на просвет, но тот исчез, отозвавшись болью в сердце.
***
Проснувшись, Мейлир крепче прижал к себе Мейнир. Даже глаза открывать не хотелось. Зато в памяти всплыл разговор, что случился полторы недели назад. Тот обруч. То, что Мейнир узнавала его и это место… Нельзя утверждать наверняка, но эти вещи указывали на то, что он правда смог встретиться с ней.
Глава 48: Скорбящая дева
Мейнир сама не знала, что у неё на душе. Там было что-то помимо привычной пустоты и скорби. Помимо желания спрятаться от мира в объятиях Мейлира. Чувства, мысли, память о чём-то, мысли о деле, которое надо обязательно выполнить перед смертью. Она ведь точно умрёт. Они все умирали. Это было предрешено, и сейчас оставалось только смириться. В конце концов, Мейнир не боялась смерти. Своей уж точно, вот нести смерть — это страшно. Но если её не будет, то и навредить она никому не сможет.
Однако пока что она была жива. А рядом был Мейлир, который её жизнь ценил за них обоих. Мейлир был единственным солнцем, которое позволяло увидеть ей хоть какой-то свет. Тем, кто хоть ненадолго показал ей жизнь. Мейнир была рада чувствовать его тепло, засыпая в объятиях. Если, конечно, она может знать, что такое радость.
***
В этой хижине не бывало гостей, несмотря на множество слухов. Никто
Мейнир просто сидела перед входом и смотрела на лес. Таким взглядом, словно ничего не видела, хотя в этой жизни у неё даже зрачки были. Насколько же надо было разгневать судьбу, чтобы не только родиться с бременем памяти, но и оказаться в этом месте?
Птицы зашумели, предупреждая о появлении рядом кого-то чужого, незнакомого. Мейнир с трудом встала. Она была удивлена, но на лице как всегда не отражалось ничего кроме тоски. Кто решил прийти сюда? Зачем? Мейнир так давно не видела людей, что боялась, не разучилась ли говорить. Чем громче становились шаги, тем отчётливее она чувствовала ауру мага. Или почти мага. Мейнир уже не была уверена в своём умении распознавать ауры, но эта всё равно казалась необычной.
Из-за деревьев показался седой мужчина в пыльном плаще. Заметив Мейнир, он улыбнулся как человек, что был удовлетворён успешными поисками. Она хотела сделать шаг навстречу, поздороваться, но запнулась и точно упала бы, как марионетка с обрубленными нитями, если бы странник не подбежал и не подхватил.
— Мейнир, будьте осторожнее, — с беспокойством сказал он, давая опереться на себя.
— Спасибо, — тихо и слабо откликнулась Мейнир.
У неё снова не получалось твёрдо стоять на ногах, и это было хорошо заметно. Странник вздохнул, и хотя понимал, что такое предложение должно поступать не с его стороны, спросил, не стоит ли пройти в дом и присесть. Мейнир ответила на это согласным кивком. Она не боялась пускать к себе незнакомца или, точнее, не имела сил бояться.
Внутри хижина казалась пустой и если не заброшенной, то покинутой неделями назад. Было много пыли. Раньше Мейнир старалась убираться чуть чаще, но теперь почти не получалось заставить себя сделать это. Она послушно села за стол и безучастно смотрела, как опустившийся напротив странник достал из своей сумки склянку. Видимо, с зельем. Странник нашёл чашку, протёр и перелил в неё содержимое склянки. Подал Мейнир.
— Это должно придать сил, — пояснил он. — Что-то подсказывает, что вам сейчас тяжело даже говорить.
Это правда. Мейнир медленно обхватила чашку обеими руками — опасалась, что одной не удержит. Ей в самом деле хотелось узнать, кто этот гость, зачем он её искал. Если зелье поможет стать достаточно живой для беседы, почему бы и не принять его. У жидкости был цвет слабо заваренного зелёного чая, а пахла она сладковато, цветами и немного фруктами. Не удавалось почувствовать ничего подозрительного, но Мейнир всё равно пила очень медленно. Особенно тяжело дались первые глотки. Просто совсем не хотелось пить, казалось, что стошнит даже от капли. Но всё обошлось. Тело начала наполнять энергия, пальцы крепче сжали чашку, мысли стали не такими вялыми. Мейнир допила зелье и попыталась улыбнуться. Получилось плохо, она ведь никогда не улыбалась.