Тринадцать жертв
Шрифт:
Лауге слабо улыбнулся брату, когда они подходили к старшему. Да, конечно, их застукали, но ведь всё равно было весело. В замке они находились дольше всех, уже как три года, а за ворота выходили очень редко, и то только в сопровождении кого-то из взрослых. То и дело становилось скучно, что и побуждало проказничать, делать глупости или специально кого-то провоцировать. Чаще всего, конечно, они провоцировали Дикру, так как та была наиболее словоохотливой и несдержанной (последнее, конечно, подходило и к Фрейе, но в данном случае риск себя не оправдывал).
Исаак едва заметно кивнул в ответ. Конечно, во многом они пытались ровняться на Эгиля, с самого детства восхищаясь его
— Я понимаю, что вам скучно, — Эгиль положил руки на плечи близнецам, — но вы можете хотя бы развлекаться, не используя силы осколков? Я мог бы закрыть глаза на обычные шалости, хотя и из этого пора вырастать, но при виде подобного не могу сделать вид, что ничего не было. Вы ведь делали это по своей воле?
Обычно в голосе хранителя слышалась насмешка, иногда мелькало презрение, недоверие, издёвка… Это, конечно, было неприятно, кого-то отвращало, кого-то пугало, но если привыкнуть, то воспринималось совершенно естественно. И тогда уже пугало другое. Моменты, как сейчас, когда тон Эгиля был холодным, безэмоциональным, даже каким-то отстранённым. Подобным становилось и выражение лица: исчезали кривая ухмылка и насмешливый прищур глаз. Он никогда не кричал, если злился или раздражался, повышал голос только тогда, когда это действительно нужно. Именно такими некоторые люди представляли себе хладнокровных маньяков, которые без лишних слов убьют кого-то, а потом оботрут нож об одежду жертвы.
— По своей… — тихо ответил Лауге. Когда требовалось давать прямые ответы на какие-то вопросы, чаще всего говорил он.
— Это было совершенно осознанное и ничем не навязанное решение?
— Да… — ещё тише произнёс он, понимая, чем вызваны эти расспросы.
Эгиль облегчённо выдохнул и отпустил близнецов, пообещав, что после ужина ещё побеседует с ними. Пока что ему было достаточно того, что их мысли и действия принадлежали им самим, значит, о клятве молчания можно не беспокоиться. Однако же ради профилактики лучше было ещё раз напомнить, что делать можно, а что нельзя.
Сунув руки в карманы и насвистывая что-то неопределённое, он продолжил свой путь на улицу. Дойдя по узкой неприметной дорожке до сада, он хотел было пробраться к полюбившейся старой груше, под которой хорошо дремать в это время суток, когда услышал шорохи и непонятные междометия. Заинтересовавшись, Эгиль свернул туда, где росли яблони, и остановился, наблюдая за тем, как Ирмелин, подпрыгивая, пыталась дотянуться до ветки. Да, к сожалению, почти все деревья были довольно высокими, так что, чтобы добраться хотя бы до нижних веток, приходилось либо прыгать, либо тащить лестницу, либо просто карабкаться наверх. Очевидно, что Ирмелин оставался только первый вариант, ибо о местонахождении лестницы она не знала, а по деревьям лазать почти не умела.
— Эй, чего мучаешься? — окликнул хранитель Ирму, когда та решила немного передохнуть.
— Меня попросили яблок нарвать — на пирог не хватает, — ответила она, поправляя хвост, который немного разболтался. — Сказали, что раз я высокая, то должна достать.
— Кажется, они переоценили твою способность к прыжкам, — с усмешкой заметил Эгиль, подходя поближе
Попросив её отойти, он слегка присел и, подняв руку, подпрыгнул, тут же поймав ветку. Опустив ту пониже, так, чтобы вполне можно было дотянуться до плодов, Эгиль кивнул.
— Давай, рви, сколько там тебе надо.
Ирма благодарно улыбнулась, подбирая корзину, которая была оставлена около ствола. Она редко просила кого-то о помощи: просто не привыкла это делать. Эгиль же помогал, не спрашивая, нужно ли это, ведь ответ, скорее всего, оказался бы отрицательным, даже если на деле это иначе. И, если честно, ей хотелось сделать что-то в ответ, чтобы мрачный хранитель тоже понял, что такое забота. Но пока что удавалось лишь подыгрывать его своеобразному ребячеству, подобному тому, что было этим утром. Такие моменты помогали хоть немного развеяться.
— Спасибо, — Ирмелин покрепче ухватилась за полную корзину, — обещаю, что не буду солить твой кусок.
— Иди уже, гадалка. Не спали ничего, — усмехнувшись, Эгиль махнул рукой и направился к скамейке. Было бы забавно обнаружить соль в яблочном пироге, но ведь она бы этого всё равно не сделала.
Глава 10: Тучи становятся гуще
Мысли Камиллы были заняты недавним происшествием. Закрытая дверь. Определённо, стоит как-нибудь попытаться её найти, запомнить место и привести туда Эрланна. Кто знает, вдруг, за ней скрыто что-то важное, что-то нужное, то, что может помочь? А если это тот самый вход в подвал? Но тогда становилось странным, откуда взялся ветер. В любом случае, требовалось проверить это место и всё узнать.
Она и сама не заметила, как добралась до кухни. Из-за закрытой двери слышалось чьё-то недовольное ворчание. Точнее говоря, сразу было ясно, что возмущалась Фрейя, потому как её голос и манеру речи спутать было сложно. Осторожно заглянув в помещение и прошмыгнув туда, Камилла заметила, что хранительница отчитывала Мейнир и Элеонору, которые, судя по услышанному отрывку речи, были недостаточно аккуратны и то ли что-то чуть не разбили, то ли сами едва не поранились. Скорее всего, последнее, потому что человеческая целостность была для Фрейи куда приоритетнее целостности вещей.
Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, Камилла пробралась к буфету и достала оттуда пару карамелек и персик. Кивнула Сюзанне, которая месила тесто. Похоже, на обед будет пирог — замечательная традиция тех дней, когда у всех выходной. Хотелось понаблюдать за процессом готовки, но, понимая, что скорее всего будет постоянно таскать что-то съедобное и в итоге испортит себе аппетит, Камилла поспешила покинуть кухню. Лучше всё же отправиться на улицу.
Пустые мрачные коридоры навевали уныние, напоминая о сути этого проклятого места, где умер не один человек. Неприятно было ходить по ним одной, особенно если приходилось заглядывать в нежилую часть замка. Сильнее ощущались собственные беспомощность и беззащитность, понимание того, насколько слаб человек перед лицом тёмной неизведанной силы, своевольной, непокорной, веками властвовавшей над чьими-то судьбами. Глупы те люди, которые считали, что ненавистью, прикрывающей страх, убийствами и изгнаниями они смогут подчинить древние силы, уберечь себя от них, искоренить то, что порою бывает сильнее самой природы.