Тринадцатая ночь
Шрифт:
– Гермиона, а что случилось между тобой и Каделлом? – спросил Гарри, забирая тарелки из ее рук.
Она зарычала, но тарелок не отдала.
– Долго ж ты терпел, Поттер.
– Чтооо?
– Хочешь еще послушать про морских свинок Бруствера?
– Ты… ведь шутила, верно?
– Возможно, – шмыгнула носом она. – Может, тебе стоит спросить Бруствера об этом.
– Да, тогда уж повышение мне обеспечено, – он наконец вырвал тарелки из ее рук. – Прекрати избегать вопроса.
– Я не знаю, Гарри, – ответила она, начав теребить край
– Уверена?
– Конечно, я уверена.
– Так кем, говоришь, Каделл не является?
– Я не знаю. Просто он… не тот самый.
– Гермиона…
– Гарри…
Они обменялись тяжелыми взглядами.
– Знаешь, он очень хорош в своем деле.
– Я понятия не имею, о ком ты говоришь.
– На прошлой неделе он составил зелье, которое делает невосприимчивым к Сектумсемпре. А на той неделе мы вместе работали, чтобы придумать…
– Я абсолютно уверена, что не знаю, о ком ты говоришь, Гарри, – сказала Гермиона, стреляя очистительным заклинанием в тарелки с такой яростью, что большинство промахивались мимо цели: одно теперь чистило очки Гарри, а другое – ее собственную туфлю.
– Мы оба знаем, о ком я имею в виду, Гермиона, – сказал Гарри, снимая очки и пытаясь вытереть мыльные пузыри уголком рубашки.
– Кого я имею в виду. Так правильно сказать, – поправила она. – Ничего постыдного. Я сама когда-то сделала ту же ошибку. Иногда мы говорим так быстро, что забываем…
– Гермиона, опусти палочку. Мне уши сейчас чистить не нужно, ладно? Спасибо.
– Прости, – пробормотала она, опуская палочку.
– Работать с ним не так плохо. Работать с Драко, – он нарочито четко произнес имя. – Иногда он мерзавец, ладно, большую часть времени он мерзавец, но он умный, старательный и искренне…
– Не стоит смешивать именное сказуемое и глагольное, – вставила она.
– Ты с ним говорила после возвращения?
– Немного, – она откинулась на стуле, признавая свое поражение.
– И?
– Я не знаю, Гарри, – голос ее был опасно близок к хныканью. – А он… он говорил тебе что-нибудь о…
– Нет. Только по делу.
– О…
– Да все само собой устроится, Гермиона.
– Такое говорят, когда не знают, что сказать.
– Не спорю.
– И как это вышло? – спросила Гермиона, указывая на происходящее посреди комнаты. Рон наконец поймал Джорджа и держал его нос между клешнями.
– Думаю, Джери использовала заклинание желейных ног на Джорджа.
– О, она за это поплатится.
Они оба наблюдали, как Анджелина «пролила» несколько капель чего-то в бокал Джери.
– И будет это рано, а не поздно.
На другом конце комнаты Джери пригубила сливочное пиво.
– А ведь это сейчас и я могла пить, – рассудила Гермиона.
– Жалеешь?
– Немного, – сказала она. – Если быть уж до конца честной.
Джери поперхнулась, прижала руку к горлу и выронила стакан. После довольно длительного хрипа и кашля она начала вытаскивать один за
– Впрочем, уже много меньше.
– Я даже представить не могу, почему, – рассмеялся Гарри. – Пойдем разберемся, пока это не вышло за границы разумного.
– Гарри?
– Да?
– Не говори Рону. О… Драко.
Рон отпустил нос Джорджа и теперь пытался помочь Джери своими руками-клешнями вытащить носки изо рта.
– Думаю, ему сейчас и без того есть, чем заняться.
***
Пятого июня она заколдовала рожок с клубничным мороженым, чтобы оно не начало таять, пока адресат не откроет коробку, в которую оно было упаковано. Потом она обернула ее красивой бумагой и прицепила к лапке совы.
Тринадцатого июня он постучал в ее дверь.
– Я тут о многом думал, – сказал он.
Она пригласила его войти, извинившись за беспорядок и мысленно поблагодарив Бога, что он вложил в ее голову идею об уборке на прошлой неделе. С одежкой дело обстояло хуже: на ней были довольно поношенная майка и пара выцветших джинсовых шорт.
– Хочешь чаю? – предложила она.
– Нет. Не сейчас, Гермиона. – Губы его соединились в тонкую ниточку.
Ее внутренности налились свинцом.
– О… Ну… полагаю, тогда ты просто говори, зачем пришел.
– Да. – Он сглотнул и убрал руки в задние карманы джинсов. – Я о многом думал.
– Это ты уже сказал, – напомнила она ему.
– Верно. Хорошо. Слушай, Грейнджер…
– Да скажи уже, Драко, – прошипела она.
– Я… я не могу… это не… я хочу…
– Говори уже! Быстро, как пластырь отрываешь. – Кровь клокотала у нее в ушах.
– Почему ты прислала мне клубничное мороженое? И что такое пластырь?
– Я устала играть с тобой в игры. Просто скажи мне, что хотел…
– Ну уважь меня ответом на еще один вопрос. Про мороженое, не про пластырь.
– Ладно, – она снисходительно сложила руки на груди. – Потому что у тебя был день рождения.
– Но почему клубничного?
Она вздохнула.
– Потому что ты как-то сказал мне, что у тебя сложные отношения с клубничным мороженым. Я просто подумала, что это как бы будет метафорой для… это было глупо, ладно? Мне жаль, что я это сделала. В будущем я воздержусь от…
– Мой любимый вкус мороженного – клубничный.
– И? – спросила она, чувствуя волнение и желая вернуться во времени и никогда не открывать эту чертову дверь.
– В маггловской жизни я жалел, что не мог вспомнить, какое мороженое мне нравится. Так что я ел только клубничное, потому что оно мне первым приглянулось в холодильнике в магазине. И вот теперь, когда мои воспоминания вернулись, я знаю, что клубничное мороженое и есть мое любимое.
– Какое отношение это имеет к чему-либо? – Волнение начало перерастать в настоящий гнев.
– Меня тянуло к нему.
– Или это чертово совпадение.
– И я всегда ненавидел мятное с шоколадной крошкой. Мои вкусы вообще не изменились.