Тринадцатая стихия
Шрифт:
«Не приручай к своему вкусу, не позволяй привыкнуть», – мысли вампира путались, переплетались, не давая возможности связно ответить. Жажда, ставшая еще невыносимее, затмевала разум, застилала глаза красной дымкой. Так сладко, так хочется большего.
«Не приручать? А ты мне запрети. Что сейчас осталось в тебе твоего? Мои слова, мои мысли, мои желания – всё это в тебе, в твоей голове, в твоей душе, если она у тебя есть. Моя кровь струится по твоим венам. Если так хочешь – разорви эту связь, отдели себя от меня. Теперь, когда я позволил, когда сам всё тебе дал. Давай, сбеги прямо сейчас, через секунду будет поздно.
Воздух в пещере раскалился; казалось, он светится не только отблесками костра, но и жаром двух тел – сплетенных воедино, впиваясь беспощадно, разрывая зубами друг друга. В алых бликах огня выгибалась спина вампира, извивающегося в хватке Аша, а тот стискивал кольцо рук так, словно хотел пригвоздить Рована навечно, приковать к себе. Заставить помнить даже на краю света, что есть такое дикое, такое невозможное наслаждение.
Стоны, вскрики, рычание, сбивчивое тяжелое дыхание. Ощущение грозового облака, пронизанного молниями, – и этим нужно дышать. Необходимо. Чтобы не задохнуться от запаха крови, смешавшегося с запахом желания. Неукротимая жажда. Обладание. Одержимость. Неважно. Когда и чьи клыки впиваются в шею – неважно. Рвать, перекатываясь по каменному полу. Объятья, царапины, укусы. Сойти с ума, не помнить себя, не знать – зачем. Объединяться, разделяя на двоих, становиться единым целым, неделимым.
Крупная дрожь, сотрясающая тело. Хриплый вздох сквозь глухие стоны. Острые осколки разлетающегося сознания больно ранят, но только слаще, только пьянее от этой боли. Не чувствовать себя. Только его. Терпкий медовый яд экстаза, разливающийся по венам, заменяя кровь. Дикая кровавая эйфория.
«Ты всё еще хочешь сбежать?» – последняя мысль перед тем, как раствориться в наслаждении, сквозь срывающийся крик.
– Я сбегу, – хрипло произнес Рован, внезапно с силой отталкивая от себя эльфа и быстро поднимаясь на ноги.
Ровно пройти по скользкому полу, не выдавая дрожи от нервного напряжения, не оборачиваться, не смотреть. Ни на него, ни под ноги, не дышать.
Раскаленный воздух взрывал грудь. Если бы Аш мог раствориться в нем, то сделал бы это. Стать дыханием того, другого… кого? Вдох. Выдох. Просто вот так, одним воздухом. Больно. Невозможно притягательно. Гореть. Дальше. Больше. Не отпускать, не разрывать обжигающую цепь, сковавшую воедино. Желать снова и снова. Полного обладания. Абсолютной власти.
Нет, не нужна была сумеречнику покорность, не нужно послушание, но вот такой бунтарский взгляд. Аш помнил его. Вызов. Когда это случилось? В какой миг? Он не знал, да и не хотел знать. Просто ощущал себя невероятно живым. Неразрывным с другим существом. Просто быть. С ним. Здесь и сейчас. Синие или зеленые? Изумрудные или васильковые?
– Кто тебя отпустит?
Рука схватила вампира за запястье. Рывок на себя. Сомкнувшееся кольцо рук. Удержать. Рован молчал.
– Просто лежи так. И не дергайся.
Он отпустит. Потом. Не сейчас. А сейчас просто вот так, держа в объятьях, касаясь губами виска, чувствуя тяжесть тела на своем. Не отпускать. Потом пожалеет. Сумеречник точно знал, что пожалеет. О том, что удержал. О том, что позволил себе показать себя настоящего. Не сдерживаться, не щадить, отдать весь свой огонь, разделить неделимое. Позволить
– Я же говорил, ты рушишь слишком опасные стены, – отбросив извечный сарказм, Аш горько улыбнулся. – Не шевелись, больно.
– Какое мне дело до твоих стен? Я не имею никакого отношения к твоему прошлому, эльф, – Рован безнадежно дернулся в руках друида, вздохнул и… остался.
Эйфория отступала, оставляя лишь горечь. Медовый яд, приправленный острым запахом крови, опасности, наслаждения, запрета. И невозможность разомкнуть кольцо рук. Приручил. Его? Себя? Горькое похмелье. Просто дышать, вдыхать запах такого близкого тела. Желанного. Чужого.
«Ты ведь сам хотел этого. Что же ты не рад? Чего испугался? Всё еще уютно в моих мыслях, когда знаешь, что могу с тобой сделать, что хочу с тобой сделать? Всё еще хочешь моей крови? Бери. Если готов платить. Тебя ведь устраивает цена, не так ли?»
«Я до сих пор хочу. Устраивает», – мысленно ответил вампир. Жар его тела спадал, постепенно останавливалось сердцебиение, погружая Рована в дневной сон.
Сколько прошло времени, сумеречник не знал, но проснулся из-за звука подкатившей повозки. Когда в пещеру вошла Ранко, глаза Аша были уже открыты.
– Ну, нет, я вам новую одежду не выдам, пока не приведете себя в порядок, – возвестила она вместо приветствия.
– Не ругайся, – сонно ответил Аш, осторожно убрал руку Рована, встал и, как был нагим, отправился к ручью, абсолютно не думая о том, что может кого-то смутить. Ранко точно не кажется смущенной, а мнение оборотня его не интересовало вовсе.
Вернувшись отмывшимся от крови и пыли, он взглянул на ученицу, и та молча протянула ему сверток с новой одеждой. Пара минут, и эльф стоял одетым, туника и штаны скрыли следы странной ночи и сражения; он выглядел посвежевшим и почти здоровым. Быстро собрав котомку, он кивнул девушке:
– Пойдем, нам больше незачем здесь быть.
– Пойдем, так пойдем. Зачем гонялись – непонятно, – уже привычно проворчала ученица себе под нос.
На мгновение повернувшись к спящему вампиру, друид собрал жалкие осколки вернувшейся магии, и хоровод синих искорок опустился на голову Рована венком из васильков. Долгий взгляд на прощанье. «Спи. Еще встретимся. Ты знаешь, где меня искать».
Даже если эльф и хотел остаться, то понимал: это невозможно. Необходимо залечить раны, восстановить силы. Иначе следующая ночь может стать последней. Для обоих. Он прекрасно знал, что не сумеет сдержаться, и они снова будут беспощадно рвать друг друга на части. И вампир переступит черту в попытке выпить эльфа без остатка. И на краю смерти проснется зверь. Погибнут оба. Возможно, сумеречник и считал такую смерть самой желанной, но не хотел, чтобы всё закончилось, так и не начавшись, – пока он так и не понял тайну потерянной памяти. Поэтому уходил. Пока еще мог уйти.