Тринадцатый двор
Шрифт:
— Помогите, доктор, — сказал пациент, — подскажите, что делать? У меня…
— Мойте анус холодной водой, — не дослушав пациента, сказал Мартышкин и, обращаясь к Василию, объяснил, — Анус — это не ругательство. По древнегречески это — «отверстие», «дырка».
— Так это ещё древними про женщину сказано: «двуликий анус»?
— Нет. Двуликий Янус — это римское божество. И потом анусом зад называется только у мужчин. А у женщин зад называется бонусом.
— Правда? — удивился Василий.
Пациент рассмеялся.
—
— Ты каждому пациенту говоришь: «Не забывайте мыть анус холодной водой». У тебя это в присказку вышло. От всех болезней одно лекарство, причём не тобой придуманное. Задолго до тебя Пете Истуканову его Палыч, майор милиции прописал. На Пасху дело было. Петя напился и ломился в Храм Божий. Старый майор, дежуривший у входа, сказал ему: «Иди домой». Пётр Виленович ему с вызовом: «Анус помой?» — «Да», — устало ответил ему сотрудник милиции.
Василий всё показывал в лицах. Целитель улыбнулся и сказал:
— Человеку не важно, кто его вылечит, — врач, дельфин, пчела или пиявка медицинская. Ему нужен результат или обещание такового. Чем, собственно, я и занимаюсь. Мой девиз такой: «Если не можешь вылечить, то хотя бы пообещай исцеление».
— Это же обман. Зачем обещать, зная, что не поможешь?
— А вдруг? Вдруг человека спасёт самообман, то есть самовнушение? Мобилизуются внутренние силы, а возможно, в процесс выздоровления вмешаются силы внешние, потусторонние, о которых теперь так много говорят.
— Шарлатан ты, шарлатан, — смеясь, сказал Грешнов.
— Сначала докажи. Я, знаешь ли, уже сидел на скамье подсудимых и привык, чтобы меня сначала поймали за руку.
— «За руку». У тебя давно вместо руки — лапа. Не за руку, а за хвост тебя надо ловить. И как Вакула-кузнец чёрта, надо сечь тебя до тех пор, пока из того места, которое ты всем советуешь мыть ледяной водой, дым не пойдёт.
Всё говорилось по-доброму и Валентин не обиделся.
Выглянув из кабинета и объявив тридцатиминутный перерыв, народный целитель стал вспоминать свою врачебную практику.
— В бойлерной при больнице работал у нас Денис Денисович, — говорил Мартышкин. — Пьяница страшный, хохмач, балагур. Так вот, оденем его в белый халат, и он как будто внезапно при обходе в палату заходит. Хирург, осматривающий больных, говорит: «Знакомьтесь, это — наш, можно сказать, коллега, — Денис Денисович Отрубянников» и, обращаясь к нашему хохмачу, добавляет: «Голубчик, вы сегодня не в форме, идите, отдохните». А тот небритый, как всегда, «под газом». И после этого никого не надо уговаривать. Полагая, что Денис Денисович — врач, все сами в карман нам деньги совали, лишь бы ими не занимался этот «уставший доктор».
— Это же вымогательство чистой воды.
— Да? А по мне так артистизм в духе любимого мною французского
— Денис Денисович?
— Галли Матье. Больные смеялись и выздоравливали. Пришёл, помню, ко мне пациент восьмидесяти девяти лет и говорит: «На молоденькой женюсь, хочу увеличить детоделательный орган. Что мне для этого необходимо?». Говорю: «Другой бы над тобой посмеялся. А я не только помогу, но ещё и на свадьбе твоей в роли тамады выступлю». И увеличил…
— На сколько? — заинтересовался Василий.
— Настолько, что входя нагишом в спальню к молодой, он нёс «его» на селедочнице, обсыпав оный, для смеха, зелёным нарезанным лучком. И «тот», представь, еле умещался.
Василий восхищённо захохотал.
— А что дальше было? — не отставал Грешнов.
— Ещё не придумал, — признался Мартышкин и сам засмеялся. — Говорят, что когда человек счастлив, душа его поёт. И кому же об этом не знать, как нам, романтикам.
— Это точно, — подтвердил Василий.
— Когда за злоупотребление меня от врачебной практики отстранили, то по приговору суда я работал маляром на заводе и, не поверишь, работал с удовольствием. А когда «зашибать» стал сам предложил жене, чтобы подала на алименты, чтобы меньше пропивал. Я тогда был красивым, с пышными, кудрявыми волосами, любил смотреть на своё отражение в зеркале. Самосозерцание доставляло мне удовольствие. А сейчас видеть себя не могу, отражение своё ненавижу. Тут Истуканов твой приходил, о котором ты вспоминал. Говорит: «Может, плюнуть на всё и жениться на проститутке? Возвысить её до себя».
— Это он Нинку так называет? Я ей всё про него расскажу.
— Да нет же. Жилички Гаврилова ему в душу запали.
Тут в кабинет, как к себе домой, протиснулся Никандр. Следом за ним вошла пожилая женщина-врач, работавшая в поликлинике. Ей было за семьдесят, полная, с одышкой.
— Ну, вот. Не ломятся же, — похвалил вошедших Мартышкин и, обращаясь к женщине в белом халате, бесцеремонно спросил. — Чего тебе?
Видимо, не желая говорить при посторонних о щекотливом деле, она голосом диктора начала с сообщения:
— О Мессалине слышали?
— Вас, медицинских работников, не поймёшь. Вы вот, говорите «шалашовка», то есть Мессалина, Валентин только что обзывал её «холодной». А хоронить наверняка будут, как святую.
— Это же Англия. У них и пьеса есть «Много шума из ничего». На это они мастера, — комментировала слова Василия женщина-врач.
— Скорее всего, от араба залетела, и об этом узнали во дворце, — сделал вывод хозяин кабинета.
— Современные средства медицины позволяют выявлять беременность уже через несколько дней. А у нас как, — забеременела и ходит пять-шесть месяцев, не зная, что вынашивает плод, — заметила женщина с одышкой.