Трип на юг
Шрифт:
– Недолго. Потом вас отправят во временную семью, а когда всё закончится, вы вернетесь.
– Не хочу возвращаться, – Анютка едва сдерживала слезы, пряча веснушчатое лицо за длинными рыжими прядями. Всю дорогу она беспрестанно ерзала и прижималась щекой к стеклу, жадно хватая взглядом мирные улицы и чужие жизни. Словно искала кого-то.
Ева старалась держаться уверенно.
– Может, и не вернетесь. Сейчас главное, чтобы плохие люди получили по заслугам. – Она дотянулась до ладоней Анюты, сложенных на тонких коленях. – Скажите, кто это сделал? Только так я могу помочь.
Анюта
– Нам нельзя говорить, – ответила Катя. – Они нас везде найдут.
– Я сделаю всё, чтобы этого не случилось. И всё-таки… Вы думаете, я не замечаю, как вы смотрите на Савелия, но это не так. Он с этим связан, я права? – допытывалась Ева.
Катя едва заметно кивнула.
– Не только.
– Кто-то еще? – В горле Евы застрял липкий комок. – Из сотрудников?
Катя покачала головой.
– Какие-то люди в костюмах.
– Что ты имеешь в виду?
Девочка отвернулась, не желая продолжать разговор. Что ж, Ева больше не станет резать по больному.
– Бегите.
Когда дети скрылись в воротах храма, Ева тяжело вздохнула и набрала Марго. От телефона, всё это время пролежавшего в сумке, пахло тестом и сыром.
– Всё в порядке, они в безопасности.
– Спасибо тебе, Евочка… – На том конце Марго плакала. – Господи, когда ж это кончится-то? Им учиться нужно, жить по-человечески… А вместо этого их полиция гоняет с овчарками.
– К счастью, без особого рвения, – пробормотала Ева.
– Такие беззащитные, и никого-то у них нет, кроме нас… Нельзя, это так оставлять.
– Нельзя.
Марго верно говорит: сбежавшие подростки без документов живут, мягко говоря, на птичьих правах. Но это полдела. Главное – вырвать их из этого филиала Ада на земле.
– Помню, какой ты была в их возрасте: такая серьезная и глаза умные. Он их сразу заметил, отец твой. Вздрогнул, когда увидел тебя впервые, и сказал, что на него будто жена глядит.
– Помню.
– Как хорошо, что тогда не было этих бед…
Маргарита забила тревогу два месяца назад, когда воспитанники стали замыкаться в себе. Кто-то из них не выдержал и намекнул о тайной жизни, показал отметины от уколов. Большинство ничего не помнило, а кто помнил, не хотел говорить. Марго расспрашивала коллег, но те не принимали ее всерьез («Ну что вы в самом деле? Фантазируют они, привлекают к себе внимание») и лишь один, Савелий, отреагировал агрессивно: пригрозил сдать в психушку, если еще хоть раз услышит подобное в стенах учреждения. А уколы… уколы были в ходу как особое средство борьбы с неповиновением и никого не удивляли. Вскоре после разговора с Савелием воспитанники будто воды в рот набрали. Марго бегала по инстанциям, приходили следователь, опека, но безрезультатно. Просили больше не беспокоить. После таких инициатив заведующая приперла Марго к стенке и пригрозила уволить при первом же писке.
Маргарита была в отчаянии, и они с волонтером Евой, самым верным ее союзником, придумали план. Каждому нашлась роль: Марго расчищала путь и заметала следы, Ева искала убежище. Обив пороги сотни храмов, она нашла подмогу в лице батюшки Алексия и его паствы. В пригородных хозяйствах нужны были руки,
Побеги воспитанников должны были привлечь внимание к интернату. Так и случилось: нагрянула проверка – администрация открестилась дурным нравом подростков, которых и в райских кущах тянет на волю.
Конечно же, их искали. Еве оставалось надеяться, что детей не найдут раньше, чем всё закончится.
– Есть надежда на прессу?
– Я обзвонила буквально все издания, но журналистам это не интересно. Вот если бы кого-то убили, другое дело. А тут тема слишком… щекотливая, – вдруг Еву осенило. – Вот если бы ты смогла уговорить вашего сторожа дать нам записи с камер наблюдения. Он давно на тебя поглядывает, включишь женские чары – он точно не устоит.
– Ох, Евочка! Старик наш на пенсию вышел, а вместо него молодого поставили, но я смогла его уговорить: придумала историю, что завелся воришка и нужно просмотреть записи, но, оказалось, они только двадцать дней хранятся, а потом затираются. Ничего такого мы не нашли.
– Надо наблюдать круглосуточно, когда-нибудь Савелий выдаст себя.
– Кто ж это сделает-то? Может, другой способ есть?
Позади «форда» Евы припарковался серый внедорожник, и она на всякий случай вывела машину на трассу.
– Просто дай мне время.
Дома Ева открыла ноутбук и нашла в соцсети его страничку. Савелий Петров, сорок один год. Семьсот пятнадцать друзей, из них только трое несовершеннолетних на вид. Быть может, дети знакомых, племянники? Написать им она не решилась. Как вообще такое спросить? «Привет, тот чувак случайно не снимал тебя голым на камеру?»
Ни одной совместной фотографии с девушкой либо партнером – насчет его ориентации она не уверена; всегда либо в толпе, либо делает селфи, скалясь на камеру ровным рядом зубов. Еву воротило от его улыбки, этих неестественно длинных вампирских клыков и, конечно, одуряющего травяного амбре его одеколона.
На поверхности всё чисто, но что если копнуть глубже? Нужно зарыться в Даркнет – гигантский невольничий рынок и безграничную базу порнографии на любой вкус.
Будто ныряешь в бочку с дерьмом. Слава VPN с прокси, никто не должен узнать, по каким она бродит сайтам, хотя и те давно уже не панацея. К сожалению, не одна она осторожничает. Тот, кто ищет запретное видео или заказывает доставку живого товара на дом, больше всего на свете ценит в Сети анонимность.
Ева потратила часа полтора, надеясь среди липовых адресов, протоколов и горы псевдонимов на латинице обнаружить хоть что-нибудь, хоть малейший намек. Самая интересная из находок – карта, на которой отмечено местоположение полицейских в реальном времени. Обессилев, она уронила голову на клавиатуру, вдохнув запах пыли и пластика. Ничего. Пусто. Ей нечего предъявить Савелию так же, как и Шиканову – судя по упоминаниям в прессе, тот вообще чуть ли не новый Иоанн Кронштадтский. Хреновый из нее выйдет опер.