Триста миллионов лет спустя
Шрифт:
Шар полый! И в нем что-то есть! Ученые еще плотнее сбиваются у смотрового окна. По краю тени шара светится более прозрачный ободок, а в середине темнеет четкий силуэт какого-то продолговатого предмета.
– Внутри шара еще один шар, - бормочет Градов, - а в том шаре что-то лежит.
Работают руки ученого. Движутся рычаги манипулятора.
Движутся металлические «лапы» в камере, поворачивая шар в мощном голубом луче.
Вдруг из недр камеры слышится щелчок, и возникает легкое шипение.
Владимир Николаевич окидывает тревожным взглядом приборы… Нажимает
В камере пропадает голубой луч но шипение не прекращается. Оно даже усиливается.
– Что случилось?
– спрашивает президент.
– Не знаю. Я уже остановил «ускоритель»…
– Это он шипит! Шар шипит! Он дрожит!
– восклицает Мажид.
– А вдруг это бомба!
– шепчет Лешка, оттаскивая товарища от смотрового окна.
Мажид вырывает руку. Однако на некоторых участников «совещания» замечание Лешки производит впечатление. Они начинают отходить от смотрового окна.
«Лапы» манипулятора расходятся в стороны и выпускают шар. Он действительно дрожит… потом начинает дымиться.
– Горячая камера находится под землей, в бетонированном колодце, - поясняет Владимир Николаевич малодушным, - мы заглядываем туда через перископ.
Но… теперь только он сам, президент, Бахарев, Забродин, Градов и Мажид остались у смотрового окна.
Тесно сдвинув головы и прижавшись носами к стеклу, они жадно глядят и ждут… ждут того, что называется чудом.
С резким шипением шар вдруг выбрасывает из себя струю голубых мелких искр.
Люди невольно закрывают глаза, отшатнувшись. А когда открывают их…
В камере лежат две половинки шара. Вернее, на две половинки распалась толстая металлическая «скорлупа» шара. А из ее недр выкатился… новый шар. Он пестро и очень ярко раскрашен.
– Оператор! Кинооператор, снимайте!
– кричит президент.
– Да, да, я сейчас… заело!
– бормочет оператор, вытягивая руки с камерой.
Все уже устыдились минутной слабости и кидаются к смотровому окну.
– Газ, который был в шаре, не улетучился?
– тревожно спрашивает Бахарев.
– Для науки сейчас дорого все! Вплоть до погасших искр!
– Нет, нет, состав газа и его количество мы узнаем!
– заверяет его Владимир Николаевич, который поглядывает кругом, не скрывая торжества и гордости за свою мощную технику.
– Смотрите! Смотрите!
– кричит Забродин.
– Ведь это изображение какой-то планеты!
Раскрашенный шар во весь экран. Должно быть, его краски светятся - так они выразительны и ярки.
– Уберите свет!
– просит президент.
Свет гаснет. В темноте шар сияет маленькой самосветящейся и прекрасной планеткой. Океаны, моря и синие реки, материки, покрытые долинами и горами, - все это непривычных очертаний. Поражает отсутствие густой зелени на этой планете. Бледная желтозеленая краска, однако, разлилась по южному и северному полушарию и господствует на планете. Она захлестнула даже полюса! Планетка охвачена координатной сеткой. Но… то, что должно быть цифрами и надписями, не имеет привычного вида арабских или римских цифр и начертаний букв известных на Земле алфавитов!
–
– слышен голос потрясенного Градова.
– Нет, голубчик, - отвечает голос Бахарева.
– Венера?
– О нет!
– уверенно отвечает Бахарев.
– Вы можете назвать эту планету?
– слышен саркастический голос Забродина.
– Да, - отвечает Бахарев.
– Такой была наша Земля триста миллионов лет назад. Это Земля!
Кто-то щелкает выключателем, и вспыхивает свет.
– Земля?!
– ошеломленно переспрашивает Градов.
– Откуда она взялась? Не стегоцефалы же сделали шар!..
– Алексей Павлович - неисправимый геоцентрист, - смеется Забродин.
– Ему всюду мерещится Земля. На Марсе он обнаружил голубую тянь-шаньскую ель, на Венере - каменноугольный период…
– Нет, вы уж позвольте, Федор Платоныч!
– вдруг выступает вперед сухонький старичок.
– Я как тектонист, заявляю: Алексей Павлович прав. Именно таким было расположение материков на Земле в каменноугольном периоде, в Карбоне!
Поддержка оказывает на Бахарева неожиданное действие. Он вдруг затрясся от гнева и, покраснев, кричит на Забродина:
– А вы, милостивый государь, идеалист! Идеалист все последние пятнадцать лет жизни! Разучившийся мечтать, собиратель мертвых фактов!
– Что здесь происходит?!
– слышится возмущенный женский голос.
Все оборачиваются. В дверях стоит Дарья Матвеевна.
– Шесть часов утра, - говорит она, - поглядите друг на друга. Вы больные люди. Все, все больные люди.
Ученые переглянулись. После пережитых волнений и бессонной ночи они выглядели неважно Лица у всех, и особенно у Бахарева, были землистыми, под глазами зияли темные круги. А Дарья Матвеевна обратилась к президенту:
– Товарищ президент, позвольте вам заявить, что вы растранжириваете здоровье наших ученых!
– Дарья Матвеевна, бывают случаи… - миролюбиво начинает президент, однако старого врача не так-то легко остановить.
– Да, да, товарищ президент, растранжириваете. А профессора Бахарева вы хладнокровно убиваете! У профессора Бахарева постельный режим. Но профессор Бахарев тоже здесь и продолжает изнурительную войну с академиком Забродиным. Почему вы до сих пор не можете примирить их?!
– И Дарья Матвеевна своей мужской походкой, развернув по-солдатски плечи и высоко неся голову, выходит из зала и идет по длинному коридору.
Из подъезда вслед за ней выходят наши ученые. Они щурятся под лучами солнца и в молчании расходятся по своим машинам. Все устали, очень устали, и это особенно заметно при бодрящем свете утреннего солнца.
Один только сухонький старичок, назвавший себя тектонистом, выглядит именинником. Он хватает всех за руки и приговаривает:
– Бесценные, бесценные факты! Бесценные для палеоклиматологов! Бесценные для палеогеографов, для всех исследователей далекого прошлого Земли!
Алимкулов намеревается опять сесть в машину президента следом за Бахаревым. Но президент довольно недвусмысленно загораживает ему дорогу: