Трое в одном доме не считая портвейна
Шрифт:
К нашему удивлению и радости, там было не слишком темно – полуслепые окошки у самого потолка и в дальнем углу еще одна лестница наверх, на другую сторону дома. Старясь далеко не отходить, мы осмотрелись – самый обычный подвал. Груды мусора, обрывки проводов и покореженные трубы одна из которых сочилась дурно пахнущей мутной жижей. Под ногами хлюпало. В голове мелькнуло «влажный сумрак пропитанный страхом», но я уже был не один. А это, согласитесь, совсем другое дело…
– Он пришел отсюда, – Поросьян решительно встал на обычный чугунный люк с неразборчивой аббревиатурой, – Из городских подземелий. Но
– Какая разница, – не согласился Беркшир, – давайте клад искать, обещанный Парецким, а не сантехников всяких, которые по подвалам трубы починяют.
Да, здоровый прагматизм Беркшира легко убивает даже саму прекрасную фантазию, но при этом несет определенный заряд здравого смысла. Мы поднялись на чердак, удобно расположились на моем насиженном месте и взялись за составление плана кампании…
– Первое, – как всегда без приглашения приняв на себя роль председателя, начал Поросьян, – загадочного сантехника беру на себя. У нас в Универе есть ребята, с которыми берусь поговорить. Они летом по комсомольской линии каменоломни в Крыму исследуют, где во время войны партизаны прятались. И клуб спелеологов у них в нашем подвале оборудован – некий Шериф там верховодит. Не может быть, чтобы они в Москве, сложа руки, сидели. Наверняка исследуют нижние горизонты.
– Так им в Москве и дадут, – не согласился Беркшир.
– Так они и спросили, – парировал Поросьян, – В конце концов, это я беру на себя. А ты, Беркшир, прикинул бы своими аналитическими мозгами, склонными оперировать точными цифрами и фактами, где здесь может быть тайник. Ну, там, обмерил бы все, чертежик сделал.
– Разумно, – вдруг согласился Беркшир, – Я такое классное кино видел, там в толстой стене была комнатка с замурованным скелетом.
– Это не мультик случайно про Кентервильское привидение? – с тонкой иронией в голосе заметил Поросьян. Было видно, что он озадачен быстрым согласием Беркшира и жалеет, что дал слишком легкое задание. Чтобы не дать ему отыграться на моей персоне, я поспешил заметить:
– Ну а я попробую (хотел сказать «покопаться в литературе», но почему-то произнес совсем несуразное) за домом последить, – я помедлил, понимая, что возврата не будет, – Переночевать здесь, не в смысле спать, а посмотреть что и как.
Воцарилась долгая пауза. Поросьян жалел, что не додумался до такого хода сам, а Беркшир боялся, что я предложу ему принять участие в эксперименте. Но зря это они – Дом бросил вызов мне. И вызов принят!
Между тем действительно стало темнеть, и мы решили продолжить обсуждение отдельных деталей в более подходящем месте. Пройдясь по быстро пустеющему бульвару, мы дошли до рыбного ресторана, что на Чистых прудах. Естественно там не было мест, и стояла очередь. Вид у швейцара за треснутым стеклом двери был сытый и неприступный. Пришлось разместиться в душном и переполненном, но вполне демократичном буфете на первом этаже.
Прикинув наличность мы взяли у «милой девушки» (так назвал ее Поросьян, несмотря на вес сильно за сто и, мягко говоря, потрепанное жизнью лицо) по паре пирожков с кошатиной (в смысле, с мясом) и бутылку «Мадеры». Вторую и третью мы естественно принесли с собой. Стаканы нам выдали в количестве трех, но нам
– А знаете, откуда пошло такое название? – я постучал пальцем по разноцветной этикетке с парусником, несущимся на всех парусах прямо на рифы, и все это при полном попустительстве команды, которая в реальной жизни уже должна была бы принимать какие-то меры. Впрочем, наибольшее удивление вызывало даже не равнодушие матросов к судьбе корабля, а флажок на мачте который вопреки ветру надувавшему паруса вперед почему-то гордо реял по ходу движения, то есть назад.
Поросьян тут же предположил нечто непотребно-физиологическое, а Беркшир многозначительно заметив, что суть дела не в названии, а в сути дела, предложил выпить еще по стаканчику. Но я продолжил:
– Есть в самом центре Атлантики волшебный остров по имени Мадейра. Настоящее царство вечной весны среди бушующего океана. С грохотом накатываются грозные валы на скалистый берег, разбиваются об утесы и затихают бессильно. Хлопья пены и брызг смешиваются с пряным ароматом цветов, и ветер уносит их, уже не соленные как слезы, а сладкие как поцелуй, в далекую неведомую даль. И запах этот, как путеводная звезда указывает дорогу отважным мореплавателям… – я отодвинул тарелку с остывшими пирожками и поднял стакан с рубиновой влагой, – А еще там живут прекраснейшие в мире женщины с черными как ночь волосами и мерцающими как звезды в ночи глазами. Почувствуйте, как пахнет их кожа – это настоящий запах страсти…
Мои друзья судорожно вздохнули и согласно кивнули: пахло действительно здорово.
– На острове Мадейра делают удивительное вино – его наливают в крепкие деревянные бочки и на несколько лет оставляют на жарком тропическом солнце. И там, в тесной темноте, раскаленной до невозможности, кровь винограда вскипает. Воздуха! Свободы! Но крепки оковы… И она смирившись стихает. Так начинается Творение – от легкой жизни не станешь великим поэтом, лишь через страдание…
Мы выпили.
– И ты хочешь сказать, что это штука тоже оттуда? – поставив стакан, недоверчиво спросил Поросьян.
– Прямым рейсом! – съязвил Беркшир, – Парецкий, ты хоть представляешь, сколько такое вино будет стоить?
А я был все еще там – на острове мечты, ведь на самом деле наше восприятие мира определяется этим самым миром только частично – остальное творится у нас в головах. Каждое мгновение мы создаем окружающий мир, каждый свой, создаем из того, что есть, но так как хотим и как можем. Мгновенье проходит – мир исчезает, но новый уже идет на смену. Может быть очень похожий, может быть совсем другой. И есть великой счастье в этой странной и неотвратимой закономерности – счастье жить… Так я и сказал своим друзьям.