Трое в подводной лодке, не считая собаки

Дубровский Виктор

Дико заржали, видимо шутка им казалась верхом остроумия. Слава поморщился, Костя, как всегда, со своим казарменным юмором...

– Константин, ой, не могу...
– сказал Яков, всхлипывая и утирая слёзы, - к дождю! Константин! Ты мне уже третий этот... анекдот, про Ржевского, сильно смешно. Только, я тебя умоляю, не надо их больше рассказывать в трактирах. Ржевский - сын Нижегородского губернатора, зело чванлив, спесив и злопамятен. Однако на язык остёр. Я не думаю, что вам нужен такой враг.

– А меня непотребно обзывать, это что? Моя-то родословная длиннее Ржевских будет.

Мой род идёт от самого Великого Маниту, собирателя земель Американских. Когда Ржевские сопли рукавом подтирали, мои предки Тлеткаучитатлан раком ставили! Давай-ка, поручик, ещё по маленькой. Нервы береги, они не восстанавливаются.

Выпили ещё по одной. Яков продолжил переводить.

– Хочу тебя сразу предупредить, русские - все пьяницы, воры и мошенники. Они, наверное, украли этот секрет у настоящего немецкого учёного, и твой долг, как всякого честного человека, вернуть этот инвенциум родине. Даже если этот механизм и работает, то русским он всё равно ни к чему. Они не смогут им распорядиться так, как бы это сделал настоящий немец. Так, дальше... Не связываться с этим... этими э-э-э... Gesindel... С этим нищим сбродом, оборванцами, забирать чертежи и образец станка, и ехать в наш родной Кольмар. Там ты получишь за них достойное вознаграждение. Я тебе даже дам рекомендательное письмо господину... неразборчиво... Но по своей молодости ты, наверняка, испортишь и это дело. Так что, не мешкая, вези их ко мне, а я распоряжусь ими самым наилучшим образом. Я потом прощу тебе за это твой долг. Твой дядя Иоанн.

Слава аж опешил от такой дикой спеси и откровенного, ничем не прикрытого желания присвоить результаты чужих трудов.

– Мне кажется, господа, в России Шумахеров на одного больше, чем необходимо, - сказал он и нервно поправил очки на переносице.

Берёзов недоверчиво посмотрел на него, ведь за интеллигентом в четвёртом поколении раньше такой кровожадности не замечалось. Хотя, вообще-то Слава думал совсем о другом - как бы сделать так, чтобы Шумахер просто покинул Россию.

– Ты это серьёзно?

– Протестанты они такие. Что полезно мне - то полезно богу, их девиз. А каким способом - неважно, если ты украл - это хорошо, если у тебя украли - это плохо. Вот такие истоки двойных стандартов. Только нам от того не легче, это же паразит в чистом виде.

– Хорошо, позже поговорим.

Якову налили ещё, для восстановления душевного равновесия.

– Ну вот, а ты боялась, даже платье не помялось. Пойдём, Яша, я тебя домой отвезу, а то друзья волноваться будут.

Костя вернулся минут через сорок.

– Это кто был?
– спросил у него Ярослав.

– Что, не узнал? Шаховской Яша. Добрейший человек, и, главное, без того комплекта клопов в голове, который меня в бешенство приводит.

– И что, вот так вот князь с тобой вино пил?

– На халяву и уксус сладкий. Гвардейцы - парни, в своей массе, недалёкие и небрезгливые. Этот-то хоть облик человеческий не теряет, а так господа офицеры мимо дармовщинки не пройдут. Навязываться не будут, но угощаются охотно.

Он разделся и сел за стол. Побултыхал кувшин, и, видимо удовлетворившись, продолжил:

– Я всякого тут насмотрелся,

и даже на наше будущее посмотрел. Нью дженерейшн, - зло, как будто выплюнул, сказал Костя.- Живут во дворцах, в город выбираются, как в тыл врага, острых ощущений ищут.

– Страшно далеки они от народа?
– спросил Слава.

– Типтаво. Я Шувалова Ивана подловил как-то, с компанией. Я этим братам-акробатам показал кое-что, чтоб связь с реальностью не теряли.

Костя отхлебнул прямо из кувшина, кинул в печку письмо и сказал:

– Насчёт Шумахера у меня сомнение есть. Ой томулия далада, ага. Может дождёмся, когда он Ломоносова благословит в заграницы на учение?

– Он до этого, - возразил Саня, - Эйлера и Бернулли из Академии выживет! А Ломоносов? Что Ломоносов? Буйный характером, невоздержанный на язык. Разбрасывался, ни одного дела до ума не довёл и помер. Лисавет Петровне зато знатные оды писал, на сорок листов. Виноградов-то хоть одно дело сделал, но до конца. Так что Ломоносова постараемся сами перехватить, чтоб под нашим чутким руководством химией занимался. А оды - в свободное от работы время.

Грохнула входная дверь и в комнату ввалился Ефим Григорьевич. Мыш мухой подлетел к нему, помог снять шубу. Романов стянул в головы парик и бросил его на кровать. Принюхался к кувшину, молча допил остатки. Тяжело выдохнул, утёр пот со лба и сказал:

– По мне так лучше целый день в атаку ходить, чем во дворцах всякие разговоры с подходцем разговаривать. Ох, и тугой, этот Фёдор Матвеевич, да скользкий. Сорок бочек арестантов наговорил. И всё кругами, кругами. Тьфу. Всё про тебя, Коська, пытал. Откель, да отчего. Князь Мещерский проговорился, и вишь, слухи до Апраксина дошли. А чего хочет, так я и не понял. К себе в гости зовёт. Готовься и ты, зятёк, завтре будешь словеса мудрёные рассыпать. Как бисер по паркету. Мне уж не с руки переучиваться, а ты вроде гладко говоришь.

– Если к себе зовёт, значит ему что-то из-под нас надо. Конечно, не с нашим рылом к генерал-адмиральскому крыльцу соваться, но раз приглашают, то конечно, - рассудил Костя.

На следующий день и поехали. Подъехали к воротам, ливрейный лакей открыл им двери, а другой повёл вглубь дома. Пустота в доме была подозрительная, обычно у хлебосольного Фёдора Матвеевича, как было известно Ярославу, полно народу.

Костя шёпотом спросил у Славы:

– Когда Апраксин помрёт?

– В ноябре двадцать восьмого, - ответил он, и тут же испуганно спросил, - ты что затеял, Костя?

– Тс-с-с-с. Так, на всякий случай, - и негромко добавил, - учись, Мыш. Век живи - век учись. Смотри, запоминай, привыкай. Даст бог, в люди выбьешься, так хоть знать будешь в какой руке вилку держать. Ножик, слава богу, Микеша тебя держать научил, чтоб ему пусто было.

Мыша, однако, до взрослых разговоров не допустили, посадили в коридор, выдали тарелку со сластями и орехами. Начались светские приседания, ещё допетровской эпохи - как бы не потерять лицо перед другими. Однако и это пережили. Фёдор Матвеевич пригласил позавтракать, чем бог послал, а бог к Апраксину, видимо, был милостив, и послал ему изрядно.