Троглобионт
Шрифт:
– Но я привык разделять пищу с друзьями. Что ты будешь есть, то и я, – он даже вздохнул слегка, – И легко обойдусь без омаров и фуагра. Ты же за меня последний трёшник отдал? – пауза затянулась, ворон перескочил в проем открытой дверцы клетки и продолжил – Однако, это не вежливо, Тимофей, мы же беседуем. Закрой рот и ответь, что-нибудь!
– Но… откуда вы знаете моё имя?
– Нет, нет, нет, так не пойдет. Обращаться к ворону на вы, просто смешно. А мне выкать мальчишке, который в четыре раза младше меня тоже… неприлично, я бы сказал. Так что без всяких брудершафтов сразу перейдем на «ты» и дело с концом.
Любые самые удивительные и
Миллионы людей живут на свете, имея единственного друга в лице любимой собаки или кошки. Эти люди, возвращаясь домой вечером, после работы, мило беседуют со своими друзьями, хотя те и не произносят в ответ ни слова. На самом деле они многое, что могли бы рассказать, если б мы понимали их. Люди думают – бог животным речи не дал. Это от гордыни человеческой. Все животные понимают друг друга без слов. Это нам бог не дал понимать, что они хотят сказать.
Тимофею повезло больше. Его новый друг говорил по-человечески и не только по-русски. Он слабо владел латынью, древнегреческим и арамейским языками, но на живых языках говорил свободно. Тихон почти сразу начал учить Тимофея английскому, говорил – в будущем пригодится.
Кроме того, он заставил Тимофея накупить книг по геологии, биологии и физике, а потом долго рассказывал ему вечерами о карстовых образованиях и обитателях пещер. Но это уже было, когда они переехали за город, за Тверскую заставу, в небольшой поселок сразу за Ходынским полем.
В жизни как-то всё образовалось само собой. Появились новые друзья и средства для существования. Основной доход приносили переводы с английского. Сначала переводил по большей части Тихон, но потом и Тимофей подтянулся. Тихон получил свою любимую гусиную печенку, но от омаров отказался, сказав, что пошутил. Вместо омаров он с большим удовольствием расклевывал астраханскую воблу, но при этом просил наливать ему немножко пива. Предпочитал портер из витых высоких бутылок.
Об источниках своих необычайных познаний Тихон молчал и не позволял распространяться о них никому постороннему, даже новым друзьям, замечательнейшим людям, по мнению Тимофея. Умным и всезнающим Тихон был только с Тимофеем. Как только приближался кто-либо посторонний, он тут же начинал тупить, закатывал глаза и повторял, что Тихон хороший и есть хочет или вообще замолкал. А рассказать, кому бы то ни было, о способностях Тихона просто так, без подтверждений с его стороны, было уж совсем невозможно. Тимофей тоже отнюдь не был глупым, он понимал – за сумасшедшего примут.
Как оформилась идея этой экспедиции в Карелию, Тимофей точно не помнил. Тихон много рассказывал ему всяких небылиц из прошлой своей жизни, в частности, как-то он ненароком вспомнил про одного непризнанного ученого, который якобы рассчитал с точностью до дня появление в одном из карельских карстовых озер настоящих живых ихтиозавров. Тимофей не зря прочитал массу ученых книг, он понял вполне мысль Тихона или того неизвестного ученого. И получилось, будто бы сам Тимофей стал инициатором этой экспедиции.
Денег особо много не надо было, но друзья помогли, и Тимоша экипировался по полной программе. Он купил два компактных фотоаппарата, сейсмографы, барометры и еще кое-какие научные приборы, оружие и продовольствие, нанял трех помощников. Но главное, в чем помогли друзья – они снабдили Тимошу липовым, но настоящим паспортом, по
Трем-четырем десяткам финских слов Тимошу научил Тихон. Тягучий финский акцент Тимофей легко освоил еще в Москве. Но особо, даже чрезвычайно ценной оказалась академическая бумага, без неё экспедиции не удалось бы пересечь границу. Финляндия, хоть и входила в Российскую империю, но граница с ней была «на замке». За неделю до приезда сюда Тимофея, русский пограничник застрелил двух финнов при нелегальном переходе границы, и это было в порядке вещей.
И вот теперь этот Ваттанен, двадцати пяти лет от роду, натуральный блондин с голубыми глазами, вполне сошедший за финна на всех предварительных этапах путешествия сидел за столом в бревенчатом доме на окраине маленького финского городка и смотрел в глаза своему пернатому другу Тихону.
Тихон средним когтем правой лапы почесал у себя за ухом и спросил:
– Ну, и что? Так и будем сидеть в этой финской дыре до скончания века?
– Так ведь не позволяют дальше-то ехать.
– А нужно дать.
– Что?
– Как что? Баранчика в бумажке, – Тихон от возмущения затопал лапами по перекладине.
– Так ведь, он не просит. Он говорит, что запрос надо в Петербург посылать и ждать подтверждения. А вдруг он обидится, если дашь-то?
– Обидится, если не дашь.
– Да и сколько дать? непонятно.
– Сколько? – Тихон задумался, – штук пять красненьких надо в конверт положить.
– Да это ж… – Тимофей аж захлебнулся от возмущения.
– А ты думал… здесь тебе не Персия. Там куда не приди, сразу говорят, сколько платить… и берут недорого, а здесь Россия… каждой сошке покочевряжиться нужно. Эх, погубит Россию коррупция, – последнее слово Тихон произнес особенно раскатисто и замолчал, глядя на Тимофея одним глазом.
Жандармский ротмистр Подъегорский Адам Селиверстович стоически переживал свою ссылку из Петербурга в этот никчемный финский городишко. Расходы здесь, конечно не те, что в Питере, но и доходов – раз, два и обчелся. Мятые рубли и трешки от городовых он вообще к доходам не причислял. Да и главное не доходы, главное выбраться отсюда поскорей. Революционэра бы прихватить, да где ж его возьмешь в этом захолустье, одни сонные крестьяне да лавочники. Вчерашний студент его развеселил, бумага у него от Академии. Смех, да и только. А с ним трое мужиков – академики сиволапые, мать их… и вооружены до зубов. А откуда известно, что за мысли у них? Ученый, тоже мне… а не понимает того, что здесь ротмистр Подъегорский царь и бог… и Академия наук. Как там Цезарь-то говорил? Лучше быть первым в деревне?
Ротмистр в это время сидел за широким столом под портретом императора у себя в кабинете и любовно чистил ногти на холёных руках. «А что, – думал он, – пошлю запрос прямо в третье отделение, подозреваю, мол, странный тип… а не террорист ли? За лишнюю бдительность не осудят, да еще, может, вспомнят про раба божьего, да и вызовут обратно.
Жалко, конечно студентишку, но и он понимать должен… зашел бы как человек, положил бы в бумаги четвертной билетик, ну, или там тридцаточку. Больше вряд ли… студент он и есть студент, хотя… от Академии наук! и сороковник мог бы положить, скотина он эдакая». Ротмистр уже всерьёз начинал злиться на Тимофея, когда в дверь постучали. Ротмистр быстро убрал маникюрный прибор и склонился над бумагами.