Троглобионт
Шрифт:
– Да, надо идти обратно… – задумчиво проговорил Егор и, вдруг вспомнив, наклонился в лодку и взял валявшийся там лапоть, – Это не ваше имущество?
– А… да, да, Сабанеюшка надысь потерял, спасибо…
Плот был уже далеко от берега, когда к стоявшей у воды Беляне с лаем подбежал рыжий пёс, за ним появился и худенький светловолосый мальчишка в белой рубахе и в новеньких светлых лапотках. Бабушка уже сплела ему новые. Увидев отходящую лодку, он, как и бабушка помахал рукой. Энн и Егор помахали в ответ и налегли на вёсла.
13. Один конец?
Игорь, как и предсказала
– Где мы? Откуда вы взялись?
Энн осталась сидеть на вёсельной банке, а Егор пересел поближе к Игорю.
– Плывём опять, Игорёк.
– Я немцев в лесу обнаружил… или это мне приснилось?
– Не шуми… я знаю, мы тебя там и подобрали.
– Я убил этого гада?
– Убил, убил, успокойся. Мы забрали тебя от немцев и теперь вот плывём…
– Мне ворон показал их… немцев.
– Какой ворон? – переспросил Егор, действительно забывший уже о вороне и многом другом, что происходило в последние дни. Всё здесь было настолько запутано и нелогично, что смешалось в его голове в какую-то кашу. К тому же его совсем выбила из колеи картина, которую показала ему река… или старая чародейка. Он увидел нечто совсем постороннее к тому, что здесь происходило и касалось только одного его.
– Тот самый, белый. Я его подстрелить хотел и пошел за ним в лес… и вам не сказал поэтому. Автомат у меня заклинило… а потом удар… под дых… и больше ничего не помню. Больно очень вот здесь… мне бы сесть.
– Не надо – лежи. Я тебе только голову немного подниму.
– Спасибо, так гораздо лучше, даже болит меньше. Во рту пустыня, дайте попить.
– Только два глотка, – Егор поднес к его рту ведьмин напиток.
– Ой, как хорошо. Теперь совсем хорошо. Ты знаешь, Егор, а умирать совсем не страшно… я думал, что уже умер. Что-то я видел такое, очень важное… только забыл вот.
– Вспомнишь еще.
– Конечно, вспомню… а ворон не враг нам, он хороший. Ты его видела, Аня?
– Нет, – она хотела добавить еще что-нибудь, но не находила слов. Если б она не знала, что Игорь обречен, может быть стала бы подбадривать, но сейчас ей врать совсем не хотелось.
– А Егор видел… помнишь там дома, в подворотне, Егор? Не знаю почему, но, после той встречи нашей я здорово изменился и сам это почувствовал. Ты помнишь, Егор, я в детстве всегда был трусом?
– Ну, это ты чересчур…
– Правда, правда… ты защищал меня всегда. Без тебя бы я… а тут вдруг… не знаю, как объяснить, всё путается в голове. А что это за шум? или это у меня в ушах?
– Вроде тихо.
– В ушах значит шумит… Раньше я никак не смог бы в одиночку просто в лес пойти, а чтоб за немцами по лесу гоняться… это просто анекдот какой-то, рассказать кому – не поверит. Я думал, что никогда не смогу, а вот смог же… Дай еще глоточек.
– Глотай… еще… хватит.
– Спасибо. А где Сережа? Где прапорщик?
– Нет его больше.
– А я так и подумал. Ребята… я знаю вы сильные, выберетесь из этой передряги… вспоминайте нас дураков иногда… но запомните – я лично умер счастливым. Я сделал то, о чем мечтал всегда, но не мог…
– Ты живой еще…
– Нечего мне сказки рассказывать… я всё понимаю… что-то я спать захотел. Вы гребите потихоньку, а я
Игорь жил еще часа полтора. Он просыпался, Егор поил его. Речь Игоря становилась все бессвязнее. Когда Егор в очередной раз пересел к нему поближе, Игорь уже не дышал, но на его красивом лице сохранилась счастливая улыбка.
Было это действием колдовского вина или сказалась тупая усталость, но ни на смерть Игоря, ни на появление из тумана Медвежьего острова с избой на бугорке, откуда они пытались бежать, не произвело на Энн с Егором никакого впечатления. Они обреченно вышли на берег и завалились спать, даже не разжигая костра.
Обычно Егор просыпался легко и быстро по многолетней военной привычке, а в это утро он несколько раз с трудом выкарабкивался из тяжелого сна и опять засыпал. Ему снова и снова снилось, что он бродит по темному густому лесу и никак не может выбраться к людям. Наконец он, с трудом разлепив глаза, осмотрелся и тут же вскочил на ноги. Энн рядом не было. Он действительно остался один!
Энн нашлась. Правда, сначала он обежал лагерь, заглянул в избушку, не решаясь крикнуть и позвать её.
Энн сидела в лодке и плакала.
Она плакала от полной беспомощности и слишком резкой перемены своей жизни. Применительно к средней женщине, она обладала довольно сильным характером, чтобы разреветься по какому-то одному поводу. Тут навалилось сразу всё. Как любая американка, она привыкла видеть трудности жизни в наличии или отсутствии денег, в количестве денег и, соответственно, возможности решения проблем. В Америке всё определялось деньгами: дом, одежда, круг знакомств, самосознание и уважение в обществе. Все трудности и несчастья крутились вокруг этого. Могли быть еще какие-нибудь трения с начальством, с семьёй и прочими, встречающимися на жизненном пути людьми, но и здесь определяющим разрешение фактором являлись, в конечном счёте, деньги, то есть степень независимости, готовность послать всех куда подальше.
Единственное, что вроде бы за деньги не купишь – это здоровье и, связанное с ним, долголетие, да и то, если иметь дорогую страховку и хороших врачей, говорят и это можно купить.
В первый же вечер здесь, еще на погранзаставе, она почувствовала какое-то смещение понятий. Здесь всё было не так, всё неправильно. Здесь не работали по-настоящему не только деньги, но и само стремление к сохранению жизни. Русские в Штатах, которых она знала с детства, не особо отличались от американцев других наций в области основных представлений о человеческом существовании. Национальных особенностей не скроешь, но в главном, все прекрасно понимали друг друга. Никогда раньше ни в жизни, ни в каких либо русских книжках она не замечала такого, как здесь – такого наплевательского отношения ко всему, включая саму жизнь.
Ну ладно, это еще можно было терпеть, относиться к этому, как русской экзотике, хотя Энн, чувствовавшая себя всегда главной командиршей в жизни, сразу как-то растерялась и сдала позиции. Менять статус-кво всегда плохо, но то, что началось после аварии с лодкой, это уже просто выходило за грань человеческого понимания. Отправляясь сюда, она готовилась к чему-то необычному, пусть очень необычному, но не к тому, что происходило в действительности. Да и действительность ли это? или какой-то страшный сон, идущий по кругу?