Трон тени
Шрифт:
Человек в белом вытянул перед собой руку, в которой сжимал какой–то предмет, и его слушатели попадали на колени. Взгляд Маркуса уловил блеск золота. Оскорбительные выкрики из внешней толпы усилились.
Когда карета проезжала мимо. Маркус привлек внимание Гифорта к этой сцене. Вице–капитан глянул в окно, скривился и покачал головой.
— Священник Истинной церкви, — сказал он. — Борелгай, судя по бороде. Они всегда проповедуют на этом месте.
— Почему его охраняет целый отряд жандармов?
— Указ его величества запрещает чинить препятствия проповедям служителей Истинной церкви. Нам предписано обеспечить исполнение этого указа.
Гифорт помолчал с минуту,
— Таково было одно из условий мирного договора. После Вансфельдта.
Сто пятьдесят лет тому назад Фарус IV вступил в союз с городами Лиги, поднявшими мятеж против Истинной церкви Элизиума. Война, которая неизбежно последовала за этим шагом и которую пришлось вести одновременно и с легионами Мурнска, и с собственной, пришедшей в ужас аристократией, едва не стоила Фарусу короны. Целое поколение сменилось, прежде чем окончательно угасло кровавое пламя этой революции, и зверства, творившиеся с обеих сторон, внушили гражданам Вордана прочное отвращение к власти Истинной церкви. Великий Кафедральный собор Вордана был разграблен и брошен лежать в руинах, дабы ни одному новому приходу возрождавшейся из пепла Свободной церкви не представилось шанса захватить главенство над прочими.
Своя гражданская война была в то же самое время и в Бореле, но закончилась с совершенно противоположным результатом. Король Бореля был обезглавлен за ересь но приговору церковных судей, присланных из Элизиума, и с тех пор интересы борелгайской монархии и Истинной церкви оставались тесно переплетенными. Полтора столетия частично ослабили накал ненависти, и служителям Истинной церкви больше не был закрыт доступ в Вордан — но им никогда не дозволялось проповедовать на улицах, тем более под охраной жандармов.
«После Вансфельдта». Должно быть, примерно в то время, когда Маркус собирался в Хандар, по завершении Войны принцев. Из злосчастной вансфельдтской кампании он вернулся прямиком в военную академию в Гренте, за двести миль от столицы, и в любом случае ему тогда не было никакого дела до политики.
— Не похоже, чтобы его проповедь пользовалась успехом, — заметил он вслух.
— Парочка сынов Истинной церкви в округе всегда найдется. Чаще всего это иноземцы, реже бедняки — те, у кого совсем ни гроша за душой. — Гифорт снова одарил Маркуса оценивающим взглядом, словно прикидывал, сколько может ему сказать. — Знаю одно: для нас эти проповеди — сплошная головная боль. Вечно с ними хлопот не оберешься.
Маркус кивнул. То, что говорил Янус об уличных стычках, сейчас выглядело гораздо убедительней. Одно дело — долг короны борелгайским банкирам, это задевает только торговцев; но иноземные проповедники на улицах Вордана, да под защитой жандармерии…
— А теперь стало еще хуже, потому что Дантон твердит всем и каждому, что борелгаи — подлинная причина их бедствий.
— Дантон? — переспросил капитан. Это имя встречалось в некоторых донесениях.
Гифорт махнул рукой:
— Заурядный уличный подстрекатель. Он появился на сцене с неделю назад, но пока не сказал ничего, что мы не слышали бы раньше. Мы следим за такими субчиками, просто на случай, если им взбредет в голову натворить глупостей.
— И чего же хочет этот Дантон?
— Того же, что и все. «Долой Последнего Герцога», «Вордан для ворданаев» и тому подобное.
Гифорт говорил, не сводя с него глаз и старательно избегая даже намека на собственное мнение. Маркус сдержал невольную усмешку. «Да ты, приятель, освоил эту науку в совершенстве».
Снова выглянув из окна, он обнаружил, что четырехэтажные башни Нового города остались позади и карета въехала в Старый
Фарус V выделял Алькору средства, надеясь, что рационально обустроенный город способствует появлению на свет нового, лучшего поколения горожан, но Маркус не замечал никаких доказательств его правоты. Обитатели Старого города были практически неотличимы от тех, кто населял Новый, — разве чуть более оборваны и безнадежнее бедны. Когда карета жандармерии свернула с Речного тракта и углубилась в недра местного лабиринта, кривые проулки обезлюдели, как по волшебству, и все до единого окна оказались задернуты занавесками. Тут и там, впрочем, редкие группки юнцов демонстративно не двигались с места, провожая карету и ее эскорт откровенно враждебными взглядами.
— Кажется, нас здесь не очень–то любят, — пробормотал Маркус.
— Не принимайте на свой счет, сэр, — отозвался Гифорт. — Поверьте тому, кто не первый год варится в этом котле: всякий раз, как приходят смутные времена, к нам проникаются особенной нелюбовью.
Он указал вперед по улице:
— Приехали, сэр.
Нужный им дом представлял собой двухэтажное строение в старом стиле, из тесаных бревен, с которых клочьями сползала растрескавшаяся штукатурка. Узкие окна были наглухо заколочены, но, судя по тонкой струйке дыма, тянувшейся из трубы, в доме кто–то жил.
Его превосходительство упоминал, что именно мы можем здесь обнаружить? — спросил Гифорт. — Что–нибудь опасное?
— Не уверен.
Если там, внутри, засел кто–то наподобие Джен Алхундт, десятка жандармов уж точно будет недостаточно. «Впрочем, если б Янус подозревал, что в этом доме прячется кто–то вроде Джен, он бы нс отправил меня сюда…»
Пошлите людей к черному ходу. Я не хочу, чтобы кто–то сумел улизнуть.
Гифорт кивнул. Едва карета остановилась, он распахнул дверцу и шагнул наружу, уже выкрикивая приказы. Жандармы из сопровождения рассыпались, двое с обеих сторон обогнули дом, направляясь к черному ходу. Эйзен ловко спрыгнул с крыши кареты, подбежал, готовый отличиться.
— Сэр, прикажете мне войти первым? — выпалил он.
— Первым пойду я, — сказал Маркус. — Эйзен, возьмите пятерых и ступайте за мной. Остальным — следить за тем, чтобы никто не проскочил мимо нас наружу.
— Я иду с вами, — возразил Гифорт.
— Вице–капитан…
Не сочтите за дерзость, сэр, но мне было бы неловко потерять своего нового командира в первый же день его службы.
Выражение лица вице–капитана яснее слов говорило, что спорить бессмысленно.
Небольшой отряд подступил к двери (сучковатые сосновые доски под несколькими слоями облезающей побелки). Засов был сломан, и дверь оказалась приоткрыта, так что Маркус просто толкнул ее ногой. С натужным скрипом она распахнулась и явила взору одно–единственное темное помещение со столом, парой стульев и едва тлеющим очагом. Ветхого вида лестница в глубине вела на второй этаж.