Тропа длиною в жизнь

Микулов Олег

Аймик слушал как зачарованный, отслеживая игру теней на этом скуластом лице, чувствуя властную силу взгляда этих прищуренных глазок, вроде бы таких добродушных…

…Вот оно что. Оказывается, он, Аймик, должен здесь, у подножия Обители Духов, стать отцом мальчика, угодного Властителям. И не просто стать отцом – вырастить, подготовить, а затем посвятить его Тем… Властителям, как их называет Дад. Оказывается, Дад Одинокий – он еще и Дад Духовидец, провидящий волю Властителей, подготовивший тропы для их Избранника, терпеливо поджидавший его все эти годы. И сброшен был Аймик с Обители Духов, куда забрался по неведению, именно сюда, и найден он был не случайно.

…Но

почему именно он, Аймик, должен стать отцом мальчика, угодного Властителям? И для чего им нужен его сын?

– Воля Тех, желания Тех, цели Тех людям недоступны! – внушительно промолвил Дад, подняв вверх указательный палец. – Одно лишь могу сказать: посвященный Тем, твой сын станет одним из самых могучих в этом Мире и преобразит его. Помни: на тебе лежит величайшая ответственность! Величайшая!

(Кажется, он вслух ни слова не произнес? Впрочем, духовидец, конечно же, должен слышать и непроизнесенные мысли. Ведь даже Великий Ворон…)

– Ты хотел о чем-то спросить? – спокойно и дружелюбно проговорил Дад. – Спрашивай.

Аймик чувствовал себя в полном смятении; мысли его мешались. Спросить? О многом хотел бы спросить. И о том, почему Духи так терзают своих избранников, почему Избранничество – проклятие? И о том, что ждет его после того, как сын будет посвящен Властителям? И о том, что же такое горная нелюдь? И о Великом Вороне. И о…

Но бросив взгляд на свою нареченную, по-прежнему молча занятую шитьем, он лишь повторил свой старый вопрос:

– Откуда вам известен язык детей Волка? И последовал ответ:

– Это – Знак! Для тебя. Властители дали нам язык, ведомый в здешних краях лишь одному тебе.

Мада так и не проронила ни слова.

6

Глухая ночь, безлунная и беззвездная. Аймик и Мада стоят на коленях перед черным камнем, испещренным загадочными знаками, еле различимыми в свете двух факелов, воткнутых в снег. Дад поет что-то заунывное на неведомом Аймику языке. Пение чередуется с речитативом; звучат незнакомые, какие-то скребущие слова; чаще других повторяются «гхаш» и «харрог». Аймик чувствует, как все его тело сотрясает озноб, то ли от холода, то ли… от чего-то еще. Идет свадебный обряд. Очень странный свадебный обряд, совершенно непохожий ни на один из тех, знакомых Аймику, что остались там, за Стеной Мира.

Разные Роды – разные обычаи. Различны и свадебные обряды. Но при всех различиях есть в них то, чего нет сейчас. Те обряды были радостными.

Ночь безветренна, факелы горят ровно. Но вот убыстряется речитатив, и в такт ему откуда-то издали… из тьмы… то ли ветер начинает свои жалобы, то ли… что-то еще. Аймик дрожит все сильнее и сильнее и никак не может унять эту постыдную дрожь.

На миг нависло молчание. Казалось – сама окружающая их тьма застыла в жадном ожидании последнего, самого главного.

Руки Дада, словно выросшие из темноты, подносят к его губам странную чашу. Человеческий череп! Аймик невольно отшатывается.

– Пей!

Густая, липкая жидкость, подобная той, которой Дад

поил его, больного. Только вкус другой: приторно-сладкий. Чаша-череп переходит к Маде…

И вновь за их спинами зазвучал голос Дада. Изменившийся голос. Теперь незнакомые слова падали, как глыбы, глухо, весомо, неотвратимо.

– Кхуту гхаш! Кхуту инекх! Кхуту харрог!.. Из-за правого плеча Аймика снова неслышно выплывает бледная короткопалая рука, сжимающая кремневый нож. Аймик догадывается и молча протягивает вперед свою дрожащую правую руку, и тупо смотрит, как его кровь тонкой струйкой стекает на поверхность черного камня. А затем – и кровь Мады…

– Аззагодд! Аззагодд!АЗЗАГОДД! Происходит что-то странное. Аймику кажется, что окружающая их тьма смыкается. Они словно вдруг оказались в тесной пещере, стены которой с каждым падающим словом подступают все ближе и ближе, а потолок нависает все ниже и ниже и вот-вот поглотит, раздавит… Факельное пламя менялось на глазах… Невероятно – оно становилось черным, продолжая светить! И в этом невозможном свете знаки на камне делались все явственнее и явственнее, словно выступали из глубины на поверхность и наливались, набухали их кровью. Особенно один, многоугольный, невиданный прежде…

Нечто или Некто, близкий, но неузнанный, знакомый, но забытый, ликуя, поднимался откуда-то из глубин, чтобы слиться с прежним Аймиком, чтобы Аймик перестал быть прежним Аймиком… а он, еще прежний, лишь с вялым безразличием следил за этим приближением.

Слова – все тяжелее, все неотвратимее. Еще совсем немного и…

Аймик услышал единственное знакомое слово. Имя. «Мада»! В тот же миг, откликнувшись на зов, его невеста заговорила – ясно, четко – на языке детей Волка:

– Я, Мада, дочь Сайги, жду слова моего жениха.

Что-то или Кто-то толкнул его, освобождая от вязкого сна. Аймик сам не знал, откуда явились слова, вдруг слетевшие с его губ:

– Я,Аймик, сын Тигрольва, готов взять в жены Маду, дочь Сайги, во имя Могучих, чьей волей я был избран. Да исполнится их воля!

Откуда-то налетел резкий порыв ледяного ветра, едва не погасивший черное пламя факелов, и улетел прочь с жалобным, хриплым воем. Словно отпрянули разом почти сомкнувшиеся стены тьмы. Вокруг вновь была ночь – самая обыкновенная, хоть и безлунная. Факелы, уже догорая, шипели и плевались искрами – самыми обычными искрами, отражающимися в гладкой поверхности камня, на которой теперь не было заметно ни единого знака. А в небе… Да, тучи разомкнулись, и в просвете смеялись, подмигивали знакомые звезды. Первобратья детей Волка.

Аймик понял, что обряд закончен. Встал сам, помог подняться жене и повернулся лицом к своему тестю.

Дад стоял в глубокой задумчивости, безвольно опустив руки и склонив голову. Время, отмеряемое несколькими толчками сердца, словно растянулось… Наконец он тряхнул головой и посмотрел на мужа и жену. Странно посмотрел. Непонятно.

– Ну что, – сипло заговорил тесть, видимо надорвавший голос во время чтения заклинаний. – Возвращаемся. Ты, Аймик, разожги факелы. Темно, как бы руки-ноги не переломать. Или того хуже…