Тропа Селим-хана (сборник)
Шрифт:
Лапоногов уверен в себе. Он тверд с Лангом, не прибедняется и тотчас глушит нотку жалобы, - в бизнесе надо быть сильным. Торгуясь, он чувствует некоторую гордость. Ланг тертый калач, живет за границей, имеет магазин, в своем деле спец, а Лапоногова не съест.
Надо выяснить, во-первых, когда нужны рубли. Наверное, срочно. А за срочность платят.
– Можно и завтра, - говорит Ланг.
Он предлагает встретиться здесь, у Абросимовой, после обеда.
Так поздно? Значит, он уже управится с покупками… Разве что в следующий раз… И вдруг у Лапоногова
– А может, - он искоса поглядывает на Ланга.
– Рубли вам не для барахла?
Господин Ланг очень спокоен. Ложечкой он старательно выбирает икринки на тарелке, по одной отправляет в рот.
– А вам это не все равно - для какой цели?
– спрашивает он.
Лапоногов молчит. Он вспомнил газетное сообщение, попавшееся недавно. «У задержанного изъяты карты, оружие, советские деньги…» Там и для таких дел нужны рубли, особенно теперь, после реформы, новенькие…
– О цели я не хочу располагаться… рас… пространяться, - поправился Ланг.
Лапоногову страшно. Как быть? Отказаться от игры впотьмах? Но и настаивать, добиваться объяснений тоже страшно. Может, лучше не знать! Не знать - спокойнее.
Против Ланга поднимается раздражение. Ишь ты, распространяться ему неохота! А ты изволь загребай угли для него! Голову клади!
Ладно же! Такой бизнес недешево обойдется Лангу. Лапоногова треплет тревога, страх и злорадство - вот когда Ланг попал ему в руки…
– Ладно, - бросает Лапоногов.
– Об условиях поговорим, - произносит он и придвигается к Лангу, а мозг его лихорадочно работает, подсчитывая комиссионные.
Господин Ланг готов уступить. Лапоногова это и радует, и пугает. Но остановиться он не может. Он атакует.
10
Вечер.
По окраинной улице идет высокий, худощавый юноша. Ноги он едва переставляет, а длинные руки раскидывает широко и часто.
Это Савичев, Валентин Савичев, которого безрезультатно ищут сегодня и милиция, и товарищи по институту. Улица угасает в черноте пустыря. Снова и снова возникает в памяти Валентина субботнее происшествие, - Нос, кинувшийся к нему в суматохе с пакетом, толпа туристов, рычащие автобусы и резкий голос немца… Он гнался за Носом, звал милицию. Валентин почти машинально схватил пакет, Нос исчез, а Валентин шмыгнул в ворота, дворами и переулками выбрался к институту.
Отдышался, попытался обдумать и не сумел, - погоня жгла его. Затолкал пакет под койку, опасаясь расспросов Вадима. Стало легче, но усидеть дома он все-таки не смог.
Он нашел приют в пустом деревянном доме, назначенном на слом. Таких строений сохранилось немного, - маленький островок, прижатый к ограде порта волной деревьев. Притаившись у чердачного оконца, Валентин различал за полосой зелени ворота общежития, черный зев арки. Ветер раскачивал там фонарь над безлюдным тротуаром, над опустевшим книжным лотком. Валентин ждал, - придут за ним из милиции или не придут…
Нет, люди в форме не вошли в ворота… Значит, спасся! Не заметили!
Но страх
Пакет обнаружат если не милиция, то Лапоногов. Уж он-то непременно! Если Нос на свободе, он скажет Лапоногову, кому передал товар, а Лапоногов явится в общежитие. Арестован Нос, - тоже не легче… Лапоногов все равно узнает. Всполошится Абросимова, не получив товара.
Если Нос посажен, то они, чего доброго, сочтут виноватым его - Валентина. Очень просто! И тогда - смерть. Форд или, как его обычно называет Лапоногов, «старший», сам творит суд и расправу. Лапоногов не робкого десятка, но в его голосе испуг, когда он говорит о «старшем». Форд живет где-то в другом городе и сюда приезжает на день - на два. Он никогда не показывался ни Абросимовой, ни Носу. Нос - тот слышал как-то голос старшего по телефону. Валентин не удостоился и такой чести. Видит его, и то очень редко, Лапоногов.
Слово в слово запомнился последний разговор с Лапоноговым. «Ты что-то кислый, салага», - сказал он. «А с чего мне быть веселым?» - ответил Валентин. «С кралей своей поцарапался?» Валентин покачал головой. «Нет? Так что?
– проворчал Лапоногов.
– Здоров, деньги есть… Или не нравится с нами? Так старший таких капризных не любит, - понял?» Валентин вспыхнул, бросил: «Где твой старший?» Лапоногов усмехнулся: «Выдь на улицу, - может, навстречу попадется. Только не узнаешь! А он-то тебя ви-и-идел… Хочешь, полюбуйся, как мне старший будет семафорить с того берега, от лесного склада. Сегодня, в одиннадцатом часу…»
Это было в субботу, под вечер. Как раз перед тем, как идти в гостиницу…
События приняли неожиданный оборот. Смотреть пришлось не на тот берег, а в другую сторону. Впрочем, какая разница! Важно одно - старший приехал; на время большого бизнеса он здесь. Пока не уйдет «Франкония», он здесь…
Неизвестность - вот что самое ужасное! Какой он - этот Форд? Может, плюгавый человечишка, которого нелепо опасаться, - одним щелчком можно сбить… Или великан саженного роста, с кулаками боксера… Так или иначе, он хитер и опасен. В самом деле, какая дьявольская изобретательность! Быть невидимкой, быть неуловимой угрозой! Кажется, о чем-то в этом роде Валентин слышал раньше. Ну да, ведь точно так ведут себя главари гангстеров в Америке, загадочные для рядовых членов банды…
Страх держал Валентина на чердаке всю ночь и весь день, до вечера. Выгнал его голод.
В закусочной, у вокзала, наскоро поел, - захотелось спать. На вокзале отыскал свободную скамейку, лег, положив под голову пиджак. Прибывали и уносились поезда, о них сообщал репродуктор - голосом очень озабоченной девушки, боящейся, как бы кто-нибудь не опоздал уехать или встретить друзей. Голосом, который не имел, не мог иметь никакого отношения к нему - Валентину. Он сознавал, что не уедет, не покинет этот город.