Тропа Селим-хана (сборник)

Дружинин Владимир Николаевич

– Ипполит! Помни, пожалуйста, - тебе вести машину!

– Железно, крошка!
– прозвучал ответ.
– Со мной ты как у бога в кармане!

Валентина покоробило. Обращаться так с ней! Ипполит держал рюмку отставив мизинец. Нестерпимой самоуверенностью веяло от каждого завитка артистически уложенных, глянцево-черных волос, от галстука «бабочки», от длинных холеных пальцев.

– Горючего-то маловато!
– громыхнул Лапоногов.
– Эй, нападающие!
– бросил он футболистам.
– Кто добежит до «Гастронома»?

Встали оба, но Диана вцепилась в своего

соседа и силой пригвоздила к стулу.

– Водочки?
– футболист обвел глазами сидящих. Лапоногов качнулся от смеха.

– На, салага!
– Он достал из бумажника десятирублевку и помахал над столом.
– Коньяку нам доставишь. Не меньше пяти звездочек, есть? Дуй без пересадки!

– Неприятный субъект, - тихо сказала Гета, повернувшись к Валентину. Сказала только ему! Он машинально кивнул, не вдумываясь, осчастливленный ее доверием.

После коньяка и кофе завели радиолу. Ипполит увлек танцевать Нелли. Валентин робко готовился пригласить Гету, - готовился долго, пока она сама не пришла ему на помощь.

– Идемте, - сказала она просто.

Валентин признался ей: когда он ехал учиться сюда, ему казалось, - в большом городе живут люди сплошь интеллигентные, развитые, интересные.

– Я первый раз в здешней компании, - сказала Гета.
– И надеюсь, последний, - проговорила она, поморщившись.

Подошел Ипполит.

– Развлекаешься, детка!

– Ну, мне пора домой, - проговорила Гета спокойно и не очень громко, даже не глядя на Ипполита. Она стала прощаться, а он любезничал с Нелли, отвечавшей ему смехом, похожим на икоту. Сердце у Валентина сжималось. Наконец Ипполит поднялся.

– Стартуем, крошка!

И она исчезла. Все-таки она с Ипполитом! Валентина грызла зависть к красавцу, к футболистам. Они все настоящие мужчины…

С грустью, но без раскаяния он сообразил, что не попросил у нее ни адреса, ни номера телефона и вообще никак не закрепил знакомство. Даже не назвал себя… К чему! Что он для нее? Наверняка она изнывала от скуки с ним - неловким провинциалом, - а танцевать пошла просто из жалости.

Тот вечер в воспоминаниях Валентина остался чистым, безоблачным, - за теневой чертой, в прежней, светлой поре его жизни. Ложь еще не была произнесена тогда…

Встретились они случайно, одиннадцать дней спустя, на улице. С Гетой была девушка постарше, тоненькая, голубоглазая. Золотистые волосы выбивались из-под меховой шапочки с белыми хвостиками.

– Моя мама, - сказала Гета, и Валентин раскрыл рот от удивления, что очень понравилось обеим. Мама, чудесная мама Геты ушла, сославшись на какое-то спешное дело. Было скользко; Валентин взял Гету под руку.

Гета вспомнила вечеринку.

– Ужасная публика, правда? Эти футболисты… Танцуют не сгибая ноги. Точно скафандры.

Она не засмеялась над своей шуткой, - она помолчала немного, чтобы дать посмеяться Валентину.

– А глаза, - продолжала она, - глаза у этих нападающих… Ипполит говорит: «Как у заливных судаков».

–

Он студент?
– спросил Валентин.

– Ипполит? Он вундеркинд, - ответила она и перевела.
– Он удивительный ребенок. Бывший юный виолончелист. С ним и сейчас цацкаются. Портят его, - печально молвила Гета и прибавила извиняющимся тоном: - Ипполит правда же лучше, чем ему хочется казаться… Иногда.

Валентин рассказал, где он учится, кем станет потом. Вообще-то ему больше хотелось в университет, на литературный, но так уж получилось…

– А я собираюсь в институт киноинженеров, - сообщила Гета. Оказалось, что она тоже любит стихи, и Валентин прочел ей Блока. Затем, расхрабрившись, он спросил Гету, когда у нее свободный вечер. Может быть, сегодня? Нет, сегодня не выйдет, по средам приходит маникюрша.

– Тогда завтра, - предложил Валентин.

Он взял места во втором ряду партера. На это ушел остаток стипендии.

Гуляя в фойе, он снова услышал от Геты об Ипполите, - они были недавно в ресторане «Интурист»; там играет превосходный джаз. Валентина кольнуло. А с ним она согласится пойти? Ни разу в жизни он не был в ресторане. Конечно, он ни за что не сознается ей в этом…

– Что ж, давайте сходим, - сказала Гета.
– В субботу! Вы зайдите за мной.

Денег должно хватить. Отец прислал двенадцать рублей на ботинки. Валентин думал забрать половину, но положил в карман все. В квартире Лесновых, ослепившей его блеском натертых полов, мебели и металлической посуды, его приняла мать Геты. Еще очень рано, Гета еще одевается…

Людмила Павловна, потчуя конфетами, учинила мягкий допрос, - откуда приехал в город, какую инженерную специальность избрал, успевает ли в учебе. Похвалила костюм Валентина, - отлично сшит!

– Свой портной, - произнес Валентин.

Этим было положено начало лжи. Он хотел прибавить, что портной - его отец, но что-то помешало ему.

После, наедине с собой, он отлично разобрался, - помешал блеск старинных блюд и чаш на стеллажах, помешала маникюрша, приходящая на дом, машина, в которой Гета ездит на вечеринки…

Ему представилось маленькое ателье в Муроме, закопченное, с выцветшими обоями. Ножницы отца, футляр для очков… Валентин любит отца, но… Книги, которые Валентин читал с детских лет, газеты и радио прославляют сталеваров, комбайнеров на целине, строителей домен, мостов, жилых домов. Отец и сам завидует им, приговаривая: «Эх, выбирать ведь не приходилось нам!» В сыновнем чувстве Валентина есть любовь, есть жалость, но нет одного - уважения к труду отца.

В мраморном зале ресторана кружилась голова от ароматов духов, пряной еды, сказочные огоньки горели на хрустале, а на эстраде вздымались золотые трубы - фонтаны веселья, - и все было праздником, устроенным нарочно в их честь - Валентина и Геты. Он не заговорил бы о своем отце, но начала Гета; она восхищалась своим отцом, его талантом хирурга, его операциями, известными и за пределами страны. Тогда и Валентин завел речь о своем отце, в тон Гете, но обиняками, - мол, о службе отца лучше не распространяться. Он очень видный знаток в своей области.