Тропинка в небо(Повесть)
Шрифт:
На переменке к Манюшке, одиноко стоявшей в коридоре у окна, неожиданно подошел Захаров.
— Ну, как тебе Лесин? — спросил он так, будто они были давно знакомы. Не ожидая ее ответа, продолжил: — Ученый малый, но педант. Любит из всего на свете выводить мораль.
Это простецкое обращение и свойский тон тронули Манюшку: она все-таки чувствовала себя очень одиноко здесь. Все же, прежде чем ответить, внимательно посмотрела на Захарова: не играет ли. Вроде бы нет.
— Он у нас диктант проводил на вступительных, —
— Похожа свинья на ежа, только шерсть не такая.
— Вы… ты его так не любишь? Он что, в самом деле…?
— На выражения не обращай внимания — мы тут все ради красного словца не пожалеем и отца. Лесин, между прочим, тоже слегка играет. Строгого, но справедливого отца-командира, воспитателя, похожего на Макаренко. Должен сказать, что в общем-то играет неплохо, не фальшивит, хотя иногда и пережимает. При всем при том он хороший преподаватель литературы и языка. Впрочем, сама увидишь… — Захаров побарабанил пальцами по подоконнику. — Ты, конечно, произвела у нас сенсацию. Разговоров! Догадок! Что, лавры Расковой снятся по ночам?
— Да ничего такого, — засмеялась Манюшка. — Кровь из носу надо получить среднее образование. Вот и пошла. Авиатор же — профессия ничем не хуже других.
— Молодец, что не врешь, только мой тебе совет — не распространяйся больше на эту тему.
— А что, побьют?
— Хуже — запрезирают. Мы тут все — фанатики авиации.
Зазвенел звонок.
— Эх, жисть наша поломатая! — вздохнул Захаров. — И поговорить некогда. Ладно, пошли. Сейчас у нас Бездельник. Тоже оригинал.
Первое впечатление у Манюшки было — преподаватель втягивается в класс: сначала в проеме медленно отворившейся двери показалась маленькая головка с русым ежиком надо лбом, потом — узкие плечи, грудь, длинная талия — все это облаченное в длинный черный китель; затем за порог шагнули длинные ноги в черных форменных брюках, заправленных в высокие хромовые сапоги.
Он медленно прошествовал к столу, медленно, как бы в несколько приемов, уселся на стул, медленно раскрыл журнал и сделал необходимые записи. Вдруг взгляд его уперся прямо в Манюшку.
— В какой школе учился?
— В Залесьевской, на Волыни, — внутренне напрягшись, ответила Манюшка. Она встала, машинально поправила воротничок блузки.
— Что имел по географии? — Преподаватель или не замечал или делал вид, что не замечает ее женского обмундирования.
— Пять.
— Ишь ты, пять. Ну-ка назови все области РСФСР по течению Волги с севера на юг.
— Ярославская… — начала припоминать Манюшка. — Костромская… Ивановская… Горьковская… Марийская АССР… Чувашская… Татарская… Мордовская… Потом опять области: Ульяновская… Куйбышевская… Саратовская… Сталинградская… Ну, и Астраханская.
Преподаватель встал, заложил руки за спину, прошелся по классу, с интересом посмотрел в раскрытое окно, вернулся к столу и ткнул пальцем в Манюшку.
— Куда подевал Калининскую область, бездельник?
— Ну… Но ведь вы сказали: по течению Волги с севера на юг. Самая северная
— Так, так… выкручиваешься. Ладно, будем считать, что тебе это удалось. А почему Мордовскую АССР назвал? Ее территория к Волге не выходит.
— Но она же в Поволжье!
— В Поволжье, ну и что? Почему ж ты тогда не назвал Пензенскую и Кировскую области? Они тоже в Поволжье… Ага, молчишь… А скажи, какие крупные центры добычи угля ты знаешь в Закавказье.
— Шемаха, Закаталы, — не подумав, брякнула Манюшка.
— Сидай, бездельник! Закаталы… Я вот тебе двойку закатаю! Как фамилия?
— Доманова.
— Так, так, Доманов, Доманов, — стал водить он пальцем в журнале, опять же то ли не расслышав, то ли сделав вид, что не расслышал окончание фамилии. — Э, да такого и в журнале нема. Видать, самый свеженький. Это-то тебя и спасло от двойки.
Спросив еще нескольких ребят, он начал объяснять домашнее задание, и Манюшка простила ему обиду — что он выставил ее на потеху. Рассказывал Бездельник так, будто только что вернулся из чужой страны и сейчас делился своими личными впечатлениями.
«Умница этот Бездельник, ничего не скажешь», — решила Манюшка, и ей очень захотелось подрасти, что ли, в его глазах, чтоб не считал и он ее непроходимой тупицей. Когда прозвенел звонок, она подошла к преподавателю, вставшему из-за стола, и выпалила:
— Ткибули и Ткварчели!
Он глянул на нее серыми въедливыми глазами и насмешливо улыбнулся:
— Географию на пять знает только бог, преподаватель знает ее на четыре, а вы, бездельники, — не больше, чем на троечку. Запомни это!
У Манюшки запылали уши: здорово он ее по носу щелкнул.
Высокий черноволосый старшина Мигаль строил роту на обед. Он расхаживал по коридору первого этажа широким шагом и начальственно покрикивал:
— Первый взвод, что вы тянетесь по одному? Сурдин, тебя вся рота ждет!
Манюшка подошла к нему и, задрав голову, спросила:
— Мне дадут поесть?
Мигаль учился в четвертом взводе, поэтому уже знал ее.
— На довольствии сегодня ты не состоишь. Ну, становись в строй, подождешь там, в столовой, — может, и останется что-нибудь на твою долю.
И она встала в строй. Ей и в голову не пришло, что это унизительно — ждать, пока все пообедают и ей дадут какие-то остатки. Еще с войны к еде у Манюшки сохранилось отношение наипримитивнейшее, как у собаки: дают — бери, бьют — беги. А тут и подавно глупо было бы фыркать: не в гостях же она.
Рота разместилась по четыре человека за каждым столом и споро заработала алюминиевыми ложками. Манюшка стояла у двери, с любопытством оглядывая большой зал, уставленный столами вдоль стен, и своих сослуживцев (ей нравилось мысленно подчеркивать: моя рота, мои сослуживцы), внимчиво поглощающих еду. Она отметила, что обед не очень-то обилен: борщ, картошка, компот, и, главное, порцийки не для молодого аппетита — могли бы быть и побольше.